Не веря своим глазам, Элфрун уставилась на ее руку на своем плече.

– Не смей прикасаться ко мне.

Хирел открыл ворота, и во двор хлынуло море шерсти – грязно-белой и серой, почти черной и теплого коричневого оттенка. Сетрит бросилась к входу в загон, крича и размахивая руками, и все стадо, голося без умолку, прошло мимо нее, блестя шелковистой шерстью в лучах вечернего солнца.

Хирел стоял, опираясь на свой посох; выглядел он крайне уставшим.

– Вы не поверите, насколько далеко забежали некоторые из них, леди. Я провел в холмах всю ночь напролет и весь день. – Он зевнул, широко открыв рот. – А ведь это валухи[49]. Сетрит, побыстрее загони их.

– Я хочу поговорить с тобой о стрижке. – Элфрун заметила, что голос ее звучит слишком резко. По ребрам у нее струйками стекал пот.

– Про шерсть? Она в этом году будет хорошая. Прочная. Трава… – Взгляд Хирела вдруг скользнул мимо нее, и он нахмурился.

Она обернулась и увидела выходящего из сарая Танкрада с каким-то свертком под мышкой. Он держал его так, чтобы шелка не было видно, но Элфрун узнала холщовую подкладку ризы. Оно и неудивительно: она ведь часто губкой вытирала с ризы пятна лампадного масла и капли воска, почему-то попадавшие даже на подкладку, и старалась при этом как можно меньше мять жесткую ткань.

– Что он здесь делает? – Голос пастуха напоминал глухое рычание. Одна из его собак навострила уши.

Элфрун расправила плечи.

– Он со мной. – Ей не понравилось подозрительное выражение лица Хирела.

Танкрад, не сказав ни слова, подошел к Хафоку и приторочил сверток ремнем позади седла, после чего вернулся, чтобы помочь Сетрит загородить тяжелой переносной плетеной изгородью выход из загона, где уже толкались и блеяли овцы. Хирел насупился еще больше. Он пересек двор и сам схватился за край изгороди, плечом отодвинув Танкрада. Когда загон был надежно закрыт, он повернулся к Элфрун, вжав голову в плечи и избегая смотреть ей в глаза.

Что с ним происходит? Она попыталась вспомнить, что привело ее сюда.

– Я хочу поговорить с тобой о стрижке овец. Нам нужно спланировать праздник, выкопать ямы для очагов, выбрать животных, которые будут забиты. Так что дай мне знать, когда определишься с этим. Я, конечно же, должна была приехать сюда раньше.

Хирел кивнул, но смотреть ей в глаза по-прежнему избегал.

И вдруг ее осенило.

– А еще я хотела спросить у тебя о шкурках ягнят. Я просматривала записи и говорила с Лудой, и выяснила, что за последние несколько лет ситуация все ухудшается. Но этот год, выходит, выдался самым плохим – по крайней мере, насколько я могу судить. Просто ужасным. – Она в упор посмотрела на него. – Что ты можешь сказать мне по этому поводу? Я пока не обвиняю тебя…

Ее слова едва не свалили его с ног – в буквальном смысле. Он замер, потом покачнулся, потом споткнулся, не сделав и шага.

– Леди! – Он сильно побледнел – кровь отхлынула от его лица, и только выпуклый шрам от когтя медведя над бровью остался темным. Он замотал головой. – Нет.

– Что ты хочешь сказать этим «нет»?

– Это не я, леди. Не я. Он сказал, что вы этого ни за что не заметите, – торопливо и сбивчиво пробормотал Хирел, выставив руки перед собой, словно пытался не подпустить ее к себе. – Я просто делал то, что он мне говорил.

Только к одному человеку могли относиться эти бестолковые объяснения.

– Луда.

– В прошлом году, – Хирел беспомощно взглянул на свою жену, – в прошлом году был очень большой падеж, причем померли все разом. Такой снег!

– Это правда, леди. – Сетрит, которая до этого стояла, прислонившись к изгороди, и хмуро ковырялась в зубах, выпрямилась. – Я это помню, мой отец много говорил об этом. Мы пытались сохранить шкурки, как могли, но очень много попортили черви.

– А два года назад? – Элфрун испытывала какое-то нездоровое удовольствие от своего праведного гнева. – И этот год – самый худший из всех? В этом году не было никакого снега, когда родились ягнята.

– Я кое-что придержал. Я спрятал их. Это он велел мне сделать так. – На Хирела жалко было смотреть. – Он сказал, что даст мне за это серебряный пенни.

– Что ты сделал? А ну повтори! – Сетрит, казалось, была и поражена, и взбешена не меньше, чем Элфрун.

Танкрад смотрел на них настороженно. На миг Элфрун очень пожалела, что он сейчас здесь, но уже в следующее мгновение была в такой же степени благодарна ему за это. Была бы она одна, неизвестно, чем бы закончился для нее этот день.

– Это все ради тебя, – сказал Хирел тоном провинившегося ребенка. – Это для тебя, жена, чтобы купить тебе много красивых вещей. Но я потерял ту монету.

Элфрун уставилась на пастуха:

– А тебе никогда не приходило в голову, что я наградила бы тебя за преданность, если бы ты пришел ко мне и все рассказал?

– Наградили бы? – изумленно протянул Хирел.

Сетрит разразилась смехом:

– Сейчас – да, могли бы, леди. Но это сейчас. А в прошлом году? В прошлом году вы сами были не более чем беспомощным маленьким ягненком, блеяньем зовущим своего папочку.

Элфрун резко повернулась к ней:

– Ты об этом знала?

– Я – нет. – Она пожала плечами, метнув испепеляющий взгляд в своего мужа. – Мне тут вообще никто ничего не говорит.

– Все, довольно! – сказала Элфрун. Тупость Хирела и озлобленность Сетрит вызывали в ней тошноту в равной мере. – Где теперь шкурки этих ягнят? Пойди и немедленно принеси их сюда.

Хирел, шаркая, торопливо поковылял к сараю.

– Они на стропилах, леди. Вы пойдете со мной?

Никакая сила на земле не смогла бы заставить Элфрун возвратиться в этот сарай.

– Я схожу с ним, – сказал Танкрад. Несмотря на свой внушительный рост, рядом с пастухом он выглядел подростком.

Сетрит подскочила к Элфрун:

– Я надеюсь, они между собой все выяснили, он и Ингельд. – Она дерзко ухмыльнулась. – А из этой шелковой ризы вышла отличная постель. А вот ты, Элфрун, не спишь на шелках, верно?

Элфрун повернулась к ней спиной. Пока мужчин не было, она прислонилась к изгороди и потрепала по голове Гетина, который лежал, положив голову на лапы, и тяжело дышал.

– Прости меня, мальчик. Пить хочется, да? Сетрит, принеси миску с водой.

– Для собаки, что ли? Каждая капля воды здесь в большой цене: я ношу ее бог весть откуда.

Элфрун закусила губу. В разгар лета Сетрит вынуждена была носить воду ведрами из родника, находящегося в миле от хутора.

– Прости. Я не подумала.