подобию животных. С рождением связывался уже грех, и именно в греховной сласти удовольствия, предшествующей рождению. Вместе с осуждением человека на скотское рождение совершилось и преобразование состава его плотского естества по образу грубой и дебелой плоти животных, в силу чего тело его стало подвержено разным телесным потребностям, разным лишениям, немощам, словом – безукоризненным, или естественным, страстям. Всё это было для человека медленным тлением естества, которое в конце концов завершалось смертью. Ясно, как велико различие между γένεσις и γέννησις. Первое обнимает собою всё естественное в человеке, всё хорошее и прекрасное, что было делом рук Божиих, второе же является синонимом первородного греха во всех его дурных последствиях. То и другое появилось в первом Адаме. То же обнаружилось и в Новом Адаме – Христе, но только так, что Господь имел безгрешность, свойственную первому Адаму, без его, однако, нетления; и имел тление, какому подпал Адам с осуждением на рождение, без его, однако, греха, ибо греховная сласть не предшествовала Его безмужному рождению. Различие между γένεσις и γέννησις выяснено у преп. Максима в «Амбигвах к Иоанну», 103 (см.: PG. Т. 91. Col. 1316d-1317b). – С. Е.

4 Греч. παθητόν – страстность, подверженность страданиям, естественным страстям: голоду, жажде, усталости и другим проявлениям тления в человеке от рождения его до смерти. Эта страстность введена была по причине греха в осуждение закона греха – удовольствия как наказания страданием за удовольствие как грех естества, явившийся необходимым следствием греха произволения; однако для греховной эгоистической воли (γνώμη) человека она служила главным образом почвой для развития греха. Человек всячески старался использовать страстность плоти так, чтобы удовлетворением ее потребностей получить как можно больше удовольствий и по возможности избежать страданий. Это любострастное расположение воли в отношении к страстности плоти и составляло державу греха. Отсюда естественные безукоризненные страсти всегда составляли основу для неестественных греховных страстей. И для греховной воли человека такого рода положение вещей было в своем роде естественной необходимостью: страстность связывала человека по воле неразрешимыми узами, составляя в нем как бы новый «естественный закон», который лежал на нем со всей тяжестью необходимости. По учению преп. Максима, эту страстность воспринял и Господь, но без греха рождения, и при том так, что все проявления тления управлялись в Нем волей, были добровольными и не сказывались на Нем с силой необходимости. Это обычная святоотеческая точка зрения – о вольности страстей Христовых. – С. Е.

5 Все подлежат закону рождения, а вместе с тем и страстности и в ней греху. – С. Е.

6 Здесь явный отзвук слов св. апостола Павла в Рим. 5:12. Но если постол говорит о том, что через грех вошла смерть, то у преп. Максима подчеркивается иной момент: через грех входит «страстность по рождению» (το παθητδν κατα γέννησιν), которая, естественно, связана со смертью. Некий отдаленный прообраз данной мысли преп. Максима можно найти у блж. Феодорита: «Адам, находясь уже под смертным приговором, в таком состоянии родил Каина, Сифа и других. И потому все, как происшедшие от осужденного на смерть, имели естество смертное. А такому естеству нужно многое: и пища, и питие, и одеяние, и жилище, и разные искусства. Потребность же всего этого раздражает страсти до неумеренности, а неумеренность порождает грех. Посему божественный апостол говорит, что когда Адам согрешил и по причине греха сделался смертным, то и другое простерлось на весь род» (Блж. Феодорит Кирский. Толкование на Послание к Римлянам, 5 // Творения блаженного Феодорита, епископа Кирского. М., 2003. С. 129).

7Схолия 2 (Эр.): «Он говорит о пороках, в которых действует дух нечистого. Есть два рода страстей: один род тех страстей, которые противоестественны, они суть пороки, всегда противостоят добродетелям и никогда не могут побуждать к ним; другой род тех страстей, которые, хотя и не были сотворены Богом в человеческой природе, прилепились к ней сразу же после грехопадения и поэтому, рассматриваемые сами по себе, суть злые, но тем не менее могут быть обращены во благо теми, кто хорошо ими пользуется. Таковы суть наслаждение и печаль, желание и страх; в них скрываются пороки для тех, кто имеет обыкновение совершать неправедные деяния, не соответствующие [естественным] силам».

8Схолия 3 (Эр.): «Он говорит о движениях души, то есть о наслаждении и печали, желании и страхе, которые усвояются и во благо, и во зло и в которых имеют обыкновение скрываться пороки».

9 По мнению Ж.-К. Ларше, который ссылается и на это место, «преподобный Максим Исповедник представляет в целом волю как склонную ко злу – иногда через действия бесов само состояние страстности, усиленно ищущей того, как бы достичь наслаждения и избежать страдания (стремления, в котором рождаются лукавые страсти), но она не всецело определена этим. Он представляет также волю ослабленную и тленную, балансирующую между добром и злом, но не полностью лукавую и бессильную. Оказывается, по преподобному Максиму, что бесы, которые действуют в страстности естества, не определяют человека к деланию зла, но искушают убеждением и прибегают к лукавству. Таким образом, у падшего человека остается, в принципе, определенное поле свободы и некоторая возможность творить благо. Но нужно признать, что это поле крайне ограничено» (Ларше Ж.-К. Преподобный Максим Исповедник – посредник между Востоком и Западом. М., 2004. С. 125). Но думается, что этот замечательный знаток творчества преп. Максима в данном случае слишком преувеличивает акцент на немощи человеческой, якобы присущий преподобному отцу, употребляя даже совсем неадекватный термин «пессимизм» в отношении его миросозерцания. Аскетические творения преп. Максима ясно опровергают подобное суждение.

10Схолия 4 (Эр.): «Рождением, введенным в естество, он называет чреду поколений людей, [рождающихся,] наподобие зверей, через телесное соитие. Ведь если бы человеческая природа не согрешила в первом человеке, то умножение рода людского происходило не через телесное соитие, которое есть наказание за грех, но чудесным и Божественным образом, без какого-либо действия [мужского] семени».

11Схолия 5 (Эр.): «Он говорит о чреде человеческих рождений через соитие и от семени [мужского], которое не присуще [человеческой] природе, но было введено в нее как наказание за грех».

12 То есть в страстности, в совокупности безукоризненных страстей. – С. Е.

Выражение: τω περιστατικω νόμω της φύσεως – можно перевести и как «в случайном (непредвиденном, вызванном обстоятельствами, акцидентальном) законе естества». Здесь преп. Максим, скорее всего, подчеркивает, что «страстность» не есть субстанциальное свойство человеческой природы. Эриугена переводит: «в подвластном искушениям законе естества» (temtabili lege nature).