Фриду она оставила в лагере. Да, именно так: в лагере. Однозначно приняв, что продвижение вперёд откладывается, маршал распорядился обустроить стоянку. В стороне от дороги нашлась достаточно просторная поляна, вместившая и возки, и карету, и лошадей, и позволившая установить несколько походных навесов. Рейтары — народ бывалый, смекалистый: из жердей и молодых берёзок, из запасных непромокаемых тентов, хранящихся в каждом кузовке, соорудили ещё и несколько навесов, с тем прицелом, чтобы раненых на ночь обустроить в повозках, да не в тесноте и духоте, а в относительном удобстве, а самим — превосходно переночевать на свежем воздухе.

В ожидании хозяйки Фриде наказывалось приглядывать за ранеными: помогать менять повязки и примочки с целебными настоями, но главное — подольше крутиться рядом с беднягой Франсуа. Чтобы как можно меньше ему приходилось оставаться одному. Ибо девушка слишком хорошо помнила рассказы эфенди о тех своих пациентах, которым доводилось выслушивать страшные диагнозы: кто-то из них встречал известия мужественно и настраивался на борьбу с болезнью, кто-то — смиренно, но лечение принимал с благодарностью, действуя по принципу: как Аллаху будет угодно, но под лежачий камень вода не течёт, значит, нужно и самому стараться… Но были и те, поддавшись минутной слабости, накладывали на себя руки, дабы избавиться от будущих мучений. Вот это-то и втолковала Ирис как следует капитану Лурье, поначалу вроде бы несерьёзно воспринявшему известие о «помощи» ничего не смыслящей в колотых и рубленых ранах пигалицы. При девушке молодой человек невольно будет держаться мужественно. А там… если, благодаря Всевышнему, их поиски увенчаются успехом — они подарят ему не призрачную, но вполне материальную надежду. Чтобы было к чему стремиться.

Вот только… не обидят ли мужчины девушку?

Ничего непристойного они себе, конечно, не позволят, Ирис не сомневается. Но… мало ли — какое-то крепкое словцо, или намёки, или…

Зафыркавший, как мартовский кот, Лурье заверил, что ничего подобного не допустит. У его ребят, видите ли, уже есть опыт, как вести себя в присутствии дам, причём не на балах, а в повседневной жизни. Благороднее его молодцов не сыскать во всей Галлии, горделиво добавил он. И почему-то посоветовал спросить у доктора Поля, он, мол, подтвердит.

Поскольку капитан слыл человеком слова — Ирис оставила Фриду на его попечении с чистой совестью. И даже не испытывала неловкости из-за того, что горничная краснела, бледнела и отчаянно трусила. Ничего, поймёт, что её страхи напрасны — повеселеет. Зато не попадётся под горячую руку Али, который до сих пор ходит смурной и как в воду опущенный. Зубы сжаты, желваки на скулах так и перекатываются… Взгляды, которыми он одаривал девушку, не сулили ничего хорошего. Всё-таки из-за неё он нарушил свой долг, не сумел прийти вовремя на помощь хозяйке, заслонить её собой!

Ничего, с этими двумя Ирис разберётся позже. Главное — не давать им сцепиться, пока чувства свежи. Потом Али остынет — и можно будет спокойно с ним поговорить, а пока — есть более важные дела.

И Филиппа де Камилле с ней тоже не было. Хоть и с тщательно скрываемой неохотой, но граф остался в лагере на допросы пленных. Собственно, это была вторая причина задержки в пути. Показания надо было снять немедленно, после чего составить протокол, приложить свои выводы и разослать герцогу и королю — и не иначе, ибо дело подходило под категорию оскорблений Его Величества короля и его светлости герцога Эстрейского. А возможно и…

Кое-кто из чёрных наёмников, пока его перевязывали и приводили в относительный порядок для предстоящего дознавания, тихо ругался по бриттски. Присутствие дипломата на допросе возможных шпионов или диверсантов становилось понятным и весьма желательным. Дело запахло скандалом в межгосударственных сферах.

… Выглядывая нужные соцветья в густой траве, Ирис тихонько вздохнула. Что происходит? Да кто она вообще такая, что вокруг неё разворачивается подобная суета? Подумать только, покушение, возможная попытка её похитить… Она никого не знает во Франкии, и вряд ли кому успела насолить. Может, дело вовсе не в ней, а…

Задумавшись, присела на корточки перед мохнатым колокольчиком. Очень похоже на то, что ей надо.

… дело в наследстве эфенди, которое она с собой везёт? Всем известно, что часть рукописей и раритетов в его подарочной коллекции заменено копиями, но остальное — ценнейшие экземпляры, за обладание которыми Аслан-бею предлагались порой целые состояния…

Так и есть, он самый! Прострел раскрытый, Ветреница, из семейства лютиковых, Anemone patens, с характерным пушком на толстеньком стебле и одиночном цветке, в закрытом виде похожем на кувшинчик или мохнатый тюльпан, раскрытый же — на шестилучевую звезду. Никаких сомнений. А потому — временно Ирис отбросила в сторону любые мысли, не касающиеся поисков чудесного растения и приготовления зелья из него.

— Вот оно, — негромко, будто боясь спугнуть, произнесла она вслух. Махнула рукой, призывая сопровождающих. Поставила рядом корзину, и тем самым кинжалом, который недавно извлекли из того, что было когда-то то ли горгульей, то ли гарпией, то ли вампиром нового вида — брат Тук и маршал Винсент так и не сошлись во мнениях — принялась аккуратно обкапывать драгоценное растеньице.

Да-да, именно этим клинком. Увидь эту картину ценитель драгоценного оружия — схлопотал бы сердечный приступ от подобного надругательства.

Тот же знаток, будь он здесь, взахлёб выложил бы поражённым слушателям, что нахальная девчонка ковыряет землю ничем иным, как «Жемчужиной Истамбула», великолепным кинжалом дамасской стали с посеребрённым отполированным лезвием и позолоченными кромками, ибо основное его предназначение — борьба с нежитью и тёмной магией, а, как известно, для самой сильной нежити сочетание серебра и золота убойно; с драгоценной нефритовой рукояткой, инкрустированной десятью бриллиантами и почти полутора сотнями изумрудов, крупных и мелких… А на создание этого шедевра лучший мастер Константинополя, личный оружейник Хромца, Бастер Венгерский, затратил двадцать лет. Двадцать! Впрочем, преступница, отважившаяся подрывать корни так нужной ей травы венцом ювелирного и оружейного искусства, не считала, что свершает святотатство. Одним из простеньких заклинаний, навешанных на клинок, было свойство неизменной чистоты. Им, при необходимости, можно было даже проводить сложнейшие хирургические операции без опаски дальнейшего воспаления, более того: тончайший слой серебра на лезвии обеззараживал любую воду, даже отравленную. Но главная ценность его заключалась не только в смертоносной для нежити магии. А во многократном усилении магии светлой, лечебной.

Оттого-то, откапывая нежно-сиреневый пушистый колокольчик, Ирис уже сейчас укрепляла его стебелёк, оттягивала для него из земли полезные соки, и, добавляя толику собственной силы, создавая свой маленький шедевр. Ещё немного — и в пучке множества своих собратьев он поможет исцелить безрассудного юнца, возомнившего себя раньше времени великим воином и не сумевшего прикрыть спину…

Выкопав, наконец, цветок, она, придерживая в горсти ком земли с корневищем, продемонстрировала свою добычу всем: