– Данила прав. – Человек в черной сутане откинул капюшон, иу Елизаветы зарябило в глазах, когда она увидела еще одно сплошь рябое лицо. –Похоже, от удара по голове у Араторна и впрямь отшибло память. С великим трудоммы привели его в сознание, но он чуть не умер, увидав себя в Жальнике. Сейчасон уверен, что ему тринадцать лет, зовут его Петруччио Боско...

– Lei e italiano? – перебила Елизавета, недоверчиво глядя наАраторна. – Di quale citta e?[69] Ты итальянец?

– Sono di Napoli, – буркнул тот, отстраняясь от нее. – Via,signora! Ecco peccato, gran peccato! [70]

Несколько мгновений Елизавета неотрывно смотрела в егоиспуганные злые глаза, потом со вздохом повернулась к друзьям.

– Это правда. Это невероятная правда! Ему кажется, что онмальчик из Неаполя... и он боится и ненавидит женщин. Наверное, он еще невступил в Орден, но очень хочет стать примерным монахом. Что же нам с нимделать? С собой тащить?

– В пяти верстах отсюда есть монастырь, – задумчиво сказалДанила. – Хорошо бы его туда отправить. Он нашего бога ненавидел, пусть жегрехи замаливает!

– Кому он там нужен, басурман! – проворчал Вайда. – На этомтарабарском наречии там никто и слова не молвит.

Однако рябой неожиданно поддержал Данилу:

– Это была бы самая справедливая месть Ордену! А что дотарабарского наречия, то, я слышал, настоятель того монастыря человекобразованный, латынь наверняка знает. Ничего, как-нибудь столкуются! – И онспросил по-итальянски, не желает ли Петруччио Боско сделаться монахом воВсесвятском монастыре.

Глаза Араторна вспыхнули детской радостью, и рябой сЕлизаветою вдвоем подробнейшим образом пояснили непонятливому «мальчишке», какдойти до монастыря. После этого рябой увел его за кусты, обменялся одеждою ивернулся к товарищам, а высокая, мрачная, черная фигура скрылась средидеревьев, наконец-то исчезнув – как хотелось верить в это! – и из жизниЕлизаветы.

Несколько раз истово перекрестившись, она повернулась кДаниле:

– А как же Кравчук? Того и гляди, в погоню кинется.

Почему-то она не могла спросить об этом у рябого. Эти седыеволосы, эти холодноватые голубые глаза будоражили ей душу, наполняли смятением.Но лицо, побитое оспою!.. Нет, ей все мерещится, как всегда, мерещится.

– Не кинется, барыня! – радостно воскликнул Данила. –Господин, – почтительный кивок в сторону рябого, – явился к нему в Араторновомобличье и уверил, что получил секретный приказ немедля отправиться вСанкт-Петербург, прихватив вас с собою.

Елизавета восхищенно захлопала в ладоши.

– А тебя куда подевали? – спросила она, улыбаясь ужеуспокоенно.

– Как так? – озадачился Данила.

– Тебя Араторн тоже с собою взял? Или другую причину дляКравчука выдумали, чтоб тебе исчезнуть?

– Да какую причину? – не мог понять Данила. – Ушел, да и всянедолга!

– Так-таки ушел? То есть ты в бегах?! – ахнула Елизавета.

Лицо Данилы вытянулось. Он беспомощно водил взглядом полицам сотоварищей, а не менее растерянные Вайда и рябой тупо глядели друг надруга.

– Ах ты, господи! – стукнул себя по лбу Вайда. – Забыли! ПроДанилу-то забыли!

– Гляди, Вайда, не бей себя сильно, а то память тожеотшибет! – расхохоталась Елизавета, но мрачный голос рябого прервал ее смех:

– Мы-то забыли, а вот они, кажется, нет.

Все повернулись в ту сторону, куда он указывал, – и на мигкаждому захотелось поверить, что видит страшный сон, не более: через рощицупробирались вооруженные солдаты, а впереди, тяжело переваливаясь, с обнаженнойсаблею в руке, спешил Кравчук.

Рябой пришел в себя раньше других. Схватив за рукуЕлизавету, он ринулся прочь. Рядом бежал Данила, а Вайда что-то замешкался.

Елизавета испуганно позвала его, но цыган, спокойноулыбаясь, махнул рукой:

– Ничего, ничего. Ужо я их обведу вокруг пальца!

Елизавета приготовилась бежать, пока не засекутся ноги,однако, едва первые деревья скрыли их от преследователей, рябой остановился изаставил Елизавету обернуться.

– Погляди-ка, – шепнул он, – предивное будет зрелище!

– Ой, бежимте, барин! – нетерпеливо топтался рядом Данила. –Ой, бежимте, ради Христа, ради боженьки!

– Тш-ш, ты, – шикнул рябой. – Смотри лучше!

Елизавета и Данила, затаив дыхание, всматривались междеревьев – и видели престранную картину! Вайда лежал подле поваленнойполусгнившей березы и старательно драл с нее кору.

– Чудеса! – вскричал один из стражников, выбежавший наполяну. – Цыган сквозь бревно лезет! Бревно трещит, а он лезет!

Служивые стали столбом, глядя на что-то остававшеесяневидимым Елизавете, рябому, Даниле – и, очевидно, Кравчуку, потому что егочуть удар не хватил от ярости.

– Черти-дьяволы! – вскричал он, расталкивая ошеломленныхстражников. – Да он вас морочит! Цыган возле бревна ползет и кору дерет. Так иломит ее, вон, глядите сами! Очнитесь же, хватайте его!

Но тщетно пытался он рассеять цыганское наваждение.Стражники так и не тронулись с места, а Вайда, не поднимаясь с земли,вызверился:

– Чего ты тут шумишь, олух! Гляди, сгоришь!

И Кравчук, оглядевшись, в панике ломанул сквозь рощу,бестолково размахивая руками и вопя:

– Пожар! Горим! Пожар!

Следом с криками бежали солдаты.

Ну а Вайда подхватился, стряхнул палую листву и неторопливоприблизился к восхищенным друзьям:

– Все, ребятушки. Пошли. Теперь нам бояться нечего, апуть-то неблизкий.

Елизавета кинулась ему на шею:

– Да как же, Вайда... Как же тебе удалось?!

Цыган ослепительно улыбнулся:

– Слыхала такое словцо: «глаза отводить»? Вот я им глаза иотвел, вокруг пальца обвел.

– Только ли им? – тихо промолвил рябой, и Вайда с раскаяниемуставился на него.

– Хасиям, ромалэ! Прости, баро! Совсем из головы вон!