– Сударыня, – попросил Элифас, – успокойтесь. Академия не будет столь несправедлива, чтобы отвергнуть вашего супруга, который единственный протянул ей руку в дни невзгод.

– А я вас уверяю: они его не пожелают!

– Да нет же!

– Да!

– Нет!

– Да! Гаспар, я доверяю господину Элифасу. Так объясни ему, почему Академия тебя не предпочтет, если у нее появится возможность выбрать кого-то другого! Но это тайна, господин Элифас! Ужасная тайна, которую он вынужденно доверил господину непременному секретарю. Это навсегда должно остаться между нами. Говори, Гаспар!

Г-н Гаспар Лалуэт, вырвавшись из объятий г-жи Лалуэт, склонился к уху г-на Элифаса, прикрывая рот рукой. Он что-то прошептал, тихо-тихо… так тихо, что лишь ухо Элифаса могло это услышать.

И тогда г-н Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ла Нокс, никогда не смеявшийся прежде, откровенно расхохотался.

– Это даже слишком забавно! – воскликнул он. – Друзья мои, конечно, я сохраню ваш секрет. Не переживайте на сей счет.

После чего он торжественно пожал руки г-ну и г-же Лалуэт, объявил, что счастлив познакомиться с такими славными людьми, поклялся, что для него не будет в жизни большей радости, чем увидеть г-на Лалуэта академиком, с достоинством откланялся, вышел на улицу, где и исчез, удалившись шагом размеренным и спокойным.

Г-жа Лалуэт ничуть не преувеличила, предсказав г-ну Лалуэту, что он станет знаменитостью. Не было за эти два месяца человека более известного, чем он. Его дом ломился от газетчиков, его фотографии красовались в иллюстрированных журналах всего мира. Надобно заметить, что г-н Лалуэт принял все эти знаки внимания как должное. Такое впечатление, что храбрость, которую он якобы проявил в опасных обстоятельствах, лишила его всякой скромности. Мы употребляем выражение «якобы проявил», поскольку на самом деле г-н и г-жа Лалуэт теперь совершенно не опасались мести Сара. Его посещение, заставившее их переволноваться до крайности, в конечном счете придало им уверенности и вселило надежды на лучшее будущее.

И оно не заставило себя ждать. Г-н Жюль Луи Гаспар Лалуэт был единогласно избран в Академию чрезвычайным собранием достославного Братства. Надо ли говорить, что ни один человек не посмел оспорить у него венец мученика.

В течение нескольких недель, последовавших за избранием, не проходило и дня, чтобы в подсобном помещении торговца картинами и антиквариатом не объявлялся г-н Ипполит Патар. Он посещал новоиспеченного академика ближе к вечеру, чтобы остаться никем не узнанным, проникал в дом через низенькую дверь со двора, торопливо пересекал лавку и запирался с г-ном Лалуэтом в маленьком кабинете, где их никто не мог побеспокоить. Они готовили речь. Г-н Лалуэт вовсе не хвастал, утверждая, что у него превосходная память. Она была просто великолепной! Он зубрил речь наизусть без единой ошибки! Г-жа Лалуэт лично следила за этим. Она заставляла его декламировать этот шедевр ораторского искусства даже на супружеском ложе – как на сон грядущий, так и по пробуждении. Она научила мужа правильно переворачивать листы с речью, как если бы он взаправду ее читал – поочередно, один за другим. Она же взяла на себя заботу пометить верх каждого из листов маленьким красным значком, чтобы г-н Лалуэт не держал их перед собой и перед всем честным народом вверх ногами.

Наконец канун славного дня, ожидание которого держало весь Париж в лихорадочном возбуждении, настал. Все газеты к тому времени уже открыли на улице Лаффит свои постоянные представительства. Три предыдущих эксперимента не оставляли ни малейшего сомнения в том, что г-н Лалуэт обречен на скорую и неминуемую гибель. Поэтому каждые пять минут все жаждали получать известия об этом великом человеке. В его отсутствие (было объявлено, что он отдыхает и никого не принимает) нелегкий труд отвечать на вопросы взяла на себя г-жа Лалуэт. Бедная женщина, казалось, падала с ног от усталости, но при этом сияла, поскольку на самом деле г-н Лалуэт чувствовал себя отлично и был здоров как бык.

– Как бык! Вы слышите, господин редактор? Так и напишите в своей газете: он здоров как бык!

Г-н Лалуэт тем временем находился совсем в другом месте. Он просто-напросто потихоньку сбежал из собственного дома, поскольку слава докучала ему как раз в тот момент, когда он более всего нуждался в одиночестве, чтобы еще несколько раз напоследок повторить свою выдающуюся речь. Рано утром, до наступления рассвета, тайком от всех он перебрался в дом к родственнику своей жены, который держал лавчонку на площади Бастилии. Там на втором этаже имелся даже телефон, который любезный родственник предоставил в полное распоряжение г-на Лалуэта. Наличие телефона дало г-ну Лалуэту возможность, не смущаясь расстоянием, отделявшим его от жены, читать ей (а ей слушать) самые сложные периоды той замечательной речи, автором которой являлся, к слову сказать, г-н Ипполит Патар.

Как было условлено, он пришел в лавочку на площади Бастилии около шести часов вечера. Все, казалось, шло наилучшим образом, пока в беседе между двумя коллегами не случился небольшой инцидент.

– Мой дорогой друг, – обратился г-н Ипполит Патар к г-ну Лалуэту, – вы вправе гордиться: никогда еще под куполом Академии не намечалось столь торжественного и славного заседания! Академики намерены присутствовать в полном составе. Вы слышите? В полном! Все без исключения собратья желают засвидетельствовать чрезвычайное уважение, которое к вам питают. Все как один заявили, что непременно будут на заседании, даже Лустало! А ведь этот великий человек так занят, что не побеспокоился ни ради Мортимара, ни ради д’Ольнэ, ни даже ради Мартена Латуша, хотя его избрание вызвало у Лустало живейшее любопытство.

– Ах, вот как, – промямлил г-н Лалуэт, сразу же заметно сникший, – значит, и господин Лустало…

– Он потрудился лично написать мне об этом.

– Как любезно с его стороны!

– Да что с вами такое, дорогой Лалуэт?

– Ну… да… То-то и оно! – отвечал г-н Лалуэт. – Может, конечно, ничего такого и не произошло, но, кажется, я вел себя с великим Лустало не очень-то…

– Как «не очень-то»?

– В свое время я его посетил… как раз перед тем, как выставить свою кандидатуру. Я приехал к нему спросить, стоит ли верить в Тайну Тота и во все эти бредни по поводу смерти Мартена Латуша. Он весьма решительно поднял меня на смех. Мнение этого великого человека, хоть и было высказано в выражениях несколько необычных, даже грубоватых, что меня порядком шокировало, тем не менее во многом повлияло на мое решение баллотироваться в Академию.

– Полно вам! Совершенно не вижу, из-за чего тут беспокоиться.

– Погодите, господин непременный секретарь, погодите! Когда я окончательно выдвинул свою кандидатуру, мне полагалось нанести официальные визиты всем академикам, верно?

– Разумеется! Этим обычаем нельзя пренебречь, не дав тем самым доказательства своей исключительной неучтивости. Тем более что Академия не усомнилась первой пойти вам навстречу, осмелюсь напомнить, мой дорогой господин Лалуэт!