– Он использовал эти деньги, чтобы покрыть свой игорный долг. Он не любил тебя, Мириам. Грейс не сделала ничего плохого. Она не хотела даже просто встречаться с Дэнни.

– Ну как же! Она же такая, блин, особенная! – Что-то хлынуло в лицо Мириам, какое-то новое осознание. – Ты думаешь, будто все знаешь… Думаешь, что ты, блин, самый умный… Ничего-то ты не знаешь! Абсолютно ничего!

Она примолкла, вдруг расплакавшись. Совершенно растерянная. Стала раскачиваться с ноги на ногу.

– Папа любил ее больше!

– Что?!

– Больше тебя. – Ее голос стал почти неслышимым. – Больше меня…

Мириам опять покачнулась, уперев пистолет себе в голову так, как недавно Зебьюлон Фэйт.

И в этот момент из открытой двери послышался голос:

– Это неправда, Мириам.

Это был мой отец. Я не услышал его появления. Он заполнил собой дверь, в измызганных грязью высоких ботинках и прочных рабочих штанах. Винтовку он держал низко, но направлена та была прямо на Мириам. Его лицо под загаром было совершенно серым, палец – внутри скобы спускового крючка. Завидев его, Мириам дернулась, опять нацелила пистолет на Грейс. Слезы полились сильнее.

– Папа… – произнесла она.

– Это неправда, – повторил мой отец. – Я всегда любил тебя.

– Но не так, как ее, – всхлипнула Мириам. – Никогда не так, как ее!

Отец шагнул в комнату. Посмотрел на Грейс, потом на Мириам. И на сей раз не стал ничего отрицать.

– Я-то слышала, что ты тогда говорил! – зло продолжала она. – Вы с Долфом как-то шептались вечером, а я все слышала! Ты никогда не замечал меня. Ты бы не увидел меня, даже если б я села прямо у тебя перед носом! Меня, но только не Грейс. О, эта идеальная, драгоценная Грейс! Словно от нее свет исходит… Это ведь ты любил всегда повторять, разве не так? Она такая чистая! Она не такая, как все! Не такая, как я!

Мириам опять вдавила себе в голову пистолет.

– Лучше меня!

Ее голос сник, а когда она подняла взгляд, то могла поделиться им с любой из тех одичавших собак.

– Я знаю твой секрет, – жестко произнесла она.

– Мириам…

– Твой грязный, мерзкий секрет!

Отец подступил ближе. Винтовка не шелохнулась.

– Ты разрушил всю мою жизнь! – Теперь Мириам опять кричала. – Посмотри, что ты со мной сделал!

Рванула перед своего платья – на пол одна за другой летели пуговицы, пока она не распахнула его настежь. Раскинула руки, показывая нам свое бледное тело.

Бледное, изрезанное тело.

Каждый его дюйм, каждый изгиб покрывала густая паутина шрамов, беззвучно кричащих о боли, какую только знал мир. Живот. Бедра. Руки. В каждом месте, которое только можно прикрыть одеждой, порез накладывался на порез.

Слово «боль» белело поверх сердца; «крах» было косо вырезано на животе.

Я услышал своего отца – он словно задохнулся.

– Господи всемилостивый, – только и выдавил он, и, глядя на нее, я понял, что резала она себя далеко не последние пять лет. Не со времени смерти Грея Уилсона. Все это регулярно проделывалось уже очень и очень давно.

Мириам посмотрела на меня, и ее лицо казалось открытой кровоточащей раной.

– Она – его дочь, – произнесла она.

– Остановись, Мириам.

Но она не стала. Боль исказила ее лицо. Потеря. Мука. Мириам бросила взгляд на Грейс, и я увидел в нем ревность и ненависть. Темные эмоции. Темные, как ночь.

– Все эти годы… – Ее голос надломился. – Он всегда любил ее больше меня.

Пистолет взметнулся вверх.

– Не надо, – выдавил мой отец.

Ствол мотался из стороны в сторону. Мириам перевела взгляд с Грейс на отца, и лицо ее скомкалось. Слезы. Злость. Тем самые безумные искры. Прицел сдвинулся, скользнул по полу в сторону Грейс.

Мой отец опять заговорил, и голос его прозвучал совсем уж опустошенно:

– Ради бога, Мириам… Не вынуждай меня делать выбор!

Мириам проигнорировала его, повернулась ко мне.

– Просто прикинь даты, – бросила она. – Он и твою жизнь разрушил тоже!

После чего вздернула пистолет – и в этот момент отец спустил курок. Ствол скакнул, изрыгнул огонь. Громыхнуло так, что весь мир готов был провалиться в тартарары. Пуля ударила Мириам высоко в правую часть груди. Дважды крутанула ее, как в танце, и швырнула через комнату. Мириам упала, как тряпичная кукла, и я понял с первого же взгляда, что она уже не встанет.

Ни сейчас.

Ни когда-либо еще.

В комнате повис дым. Грейс тихо вскрикнула.

А мой отец разрыдался, четвертый раз в жизни.

Грейс была еще жива, когда приехала «Скорая». Жива, но едва-едва. Они трудились над ней, словно она могла умереть в любую секунду. В какой-то момент жизнь в ней действительно угасла. Глаза закатились, показав белки, красные от крови пальцы разжались. Я не сразу понял, что бьюсь затылком об стену, пока Робин не положила мне руку на плечо. Ее глаза были спокойными и очень карими. Я посмотрел на Грейс. Одна нога у нее дернулась, изящная туфелька стукнула по деревянному полу, пока они вдували воздух ей в горло и немилосердно толкали в грудь. Я практически не слышал звука ее дыхания, когда они вернули ее к жизни, но кто-то сказал: «Порядок!» – и ее поспешно понесли к выходу.

Я встретился взглядом с отцом через пол. Он сидел, прислонившись к стене. Я подпирал спиной другую. Как ни сильно я был ранен, как ни близка к смерти была Грейс, больше всех, по-моему, страдал мой отец.

Он только раз быстро осмотрел тело Мириам, а потом так обхватил обеими руками Грейс, словно у него достало бы силы удержать ее душу на месте. Медикам со «Скорой» пришлось силой оттаскивать его, чтобы заняться ею. Отец весь пропитался ее кровью, был полон ясной, открытой му́ки, и я понял, что какая-то часть ее вызвана тем, что он только что сделал, а другая рождена правдой о том, что Мириам сказала сразу перед тем, как испустить последний вздох. Он знал, что из этого следует, и я тоже знал.

Грейс была его дочерью? Отлично. Просто замечательно. Что тут такого? Такое случается сплошь и рядом. Но теперь, задним числом, все обретало смысл. Мириам ничуть не преувеличивала, говоря о его особой любви к ней. Но Грейс стала появляться на ферме только года через два после смерти моей матери. Я никогда не сравнивал даты. Мне это просто не приходило в голову. Однако я знал день рождения Грейс и четко увидел теперь, что за подарок напоследок вручила мне Мириам.

Какую правду в темной коробке.

Грейс родилась ровно за два дня до того, как моя мать покончила с собой, и это не могло быть простым совпадением.