Приехало много знаменитостей, весь столичный бомонд собрался в этот поздний вечер в провинциальном музее восковых фигур.

Рудак метался от одного гостя к другому как угорелый. На его слегка озабоченном лице читалось восхищение, самолюбование, и хоть в глазах и стоял безумный блеск кипучей энергии, в уголках рта зависла спокойнейшая лёгкая улыбочка, мол: «победа уже за мной, любуйтесь, в этом мне нет равных».

Швейцары приветливо встречали гостей, открывали им двери, парковщики помогали расставить шикарные автомобили, гардеробщики принимали дорогущие шубы, официанты разносили на подносах различные элитные коктейли и шампанское, цветочники и парфюмеры по желанию посетителей и их дам начинали творить настоящие чудеса, украшая и «одухотворяя» брендовые костюмы клиентов.

Вокруг мелькали ярким звёздным блеском невиданной красоты бриллианты, различные драгоценные камни, изящные и бесподобные по меркам моды и сексуальной открытости вечерние платья.

Больше всего привлекал внимание мужчин маленький пузатый кубинец, который безудержно тараторил на испанском и раздавал курящим восхитительные сигары, привезённые им по случаю из его райского острова. Он шутил, смеялся, на его небольшой лысине, которая блестела при свете ярких ламп, казалось, начинали пробиваться небольшие волосы. Один из директоров ведущей маркетинговой службы даже сострил на эту тему, протерев платком его лысину и сказав по-испански «Palmera», на что тот только сильнее расхохотался. Он показывал необыкновенные фокусы, выпуская изо рта кольца дыма различных размеров и жонглируя ими. Зрелище было необыкновенное.

Во всём пространстве чувствовалась невидимая и необыкновенная сила сплочённости и единения, будто бы в этот вечер в провинциальном музее собралась не просто вся элита страны, а все её движущие машины, входящие в состав тайной крупной организации, или же просто Ордена.

Оркестр играл неоклассику, при этом в другом конце зала также разместился меньший по размеру оркестр, в центре которого стояла рыжеволосая полная женщина. Она широко улыбалась и принимала поздравления от всевозможных поклонников и через уже неопределённо короткий промежуток времени должна была начать петь невероятно красивым соловьиным голоском. Гостей больше всего удивляло то, что оба оркестра играли без дирижёров и при этом не было ни малейшего промаха, играли в такт друг другу, не обгоняя и не запаздывая.

– Дивно… Весьма-весьма, – говорил с довольной миной на лице мэр города, проходящий под повисшими в воздухе акробатками. Над его головой происходили неестественно прекрасные пируэты в полёте красивых женщин в обтягивающих, светящихся костюмах.

Везде восторженные возгласы и блеск за блеском: в глазах, в огнях, в украшениях, в золотистых брызгах шампанского – во всём.

Неожиданно музыка стихла, и все обратили свои взоры на сцену.

На неё вышел худощавого телосложения молодой человек во фраке, с ярким белым гримом на лице и зачёсанными назад волосами. Оглядев всех присутствующих в зале надменным взглядом, он то и дело кивал острым подбородком в сторону еле слышимых смешков, словно выстреливая им. Прождав ещё некоторое время, этот молодой скелет во плоти демонстративно поднял руку, и как только опустил её, зрители в момент затихли, свет в зале неожиданно погас, и вокруг воцарилась полнейшая тишина.

Зазвучал громкий голос, который раскатистым гулом растворился в огромном пространстве зала: «Под оком творца».

Зрители заохали в изумлении. В один момент сцена осветилась несколькими фейерверками, которые напоминали собой огромный светящийся фонтан.

Загремел оркестр, и как только фейерверки затихли, на освещенной сцене, словно по волшебству, появилась Каминская. Она исполняла роль иберийской принцессы Эминолы, сидя на мраморной скамье с золотистыми резными орнаментами звёзд, и была одета в тёмно-зелёное платье. Сидела и задумчиво глядела пустым и отрешённым взглядом куда-то в сторону.

Оркестр на мгновение затих. Гулкий и страшный по звучанию голос начал повествование:

– В 218 году до нашей эры иберийская царица Эминола готовилась ко встрече со своим мужем, отважным карфагенским полководцем Ганнибалом Баркой.

Новый Карфаген. Поздняя весна. Дворец старейшин.

Голос затих. Оркестр стал играть медленную, тревожную музыку.

На сцену, облачённый в кожаные латы, взмахнув тёмно-зелёной накидкой, словно крыльями, вышел Рощин.

Небольшая бородка, хмурое лицо и стремительная походка – его безупречное начало.

Подойдя к сидящей царице и встав к ней спиной, держась руками за перила балкона, он произнёс:

– Как-то холодно встречаешь ты собственного мужа-победителя. А ведь на днях я захватил Сагунт.

Он повернулся, и она наконец обратила к нему своё лицо, изображающее обиду.

– Что случилось, жена моя? Говори же, Эминола!

Каминская тяжело вздохнула, опустила глаза и ответила:

– Что ты хочешь слышать от меня, Ганнибал? Крики радости, что мой любимый муж затеял ненужную войну и навлекает на свою страну беду в лице Рима?

Рощин, грозно сверкнув глазами, подошёл к ней вплотную.

– Я не боюсь Рима! Ты знаешь, что мой отец, величайший Гамилькар, вёл с ними войну и успешно. Если бы не разрозненность аристократии, ему бы удалось разбить римлян окончательно, но он вынужден был уйти на время в тень. Чтобы подготовиться…

Обойдя её вокруг, он продолжил тем же тоном:

– С самого рождения я стал заклятым врагом Рима и теперь настало моё время. Я исполню волю отца и сдержу свою клятву.

Затем он грозно прокричал, сжимая кулаки:

– Я разрушу Рим, и мы с тобой будем править в нём!

Каминская спокойно и хладнокровно, по-прежнему не поднимая глаз, ответила ему:

– Моя земля здесь, в Испании…

Затем, повернувшись и резко встав, подошла к нему.

– И нужен ли мне Рим? Тебе он нужен? Нам? Это наша миссия – хранить Испанию от захватчиков, защищать её, а не рискованно идти в чужие земли.

Рощин поднял на неё умилительный взгляд и произнёс спокойным тоном:

– Только Рим угрожает Испании, я пойду на врага и разобью его. У римлян множество врагов, даже на их земле, мне удастся их победить. Я готовился к этому всю свою жизнь, пойми и прими это. Охранять Испанию я доверю Гасдрубалу, он даже лучший защитник, чем я.

Также изменившись в лице и уже другим, сухим тоном, она ответила:

– Нет, не лучше, Ганнибал, и тебе это известно. Это знают все, и ты же знаешь, что они пойдут за тобой хоть до самого Рима, потому что верят тебе. Но к чему их приведёт твоя нечеловеческая уверенность? Ради уничтожения Рима ты рискуешь потерять Испанию…

Затем, отвернув от него лицо, тихо добавила:

– …и меня.

Он изумился её словам и, прижав к себе, заметил, что на её горделивом лице появилась влага от слёз.