Вблизи Лингора, как это часто бывает с высокородными сари в портовых районах, оказалась дешевой блудницей, невесть где раздобывшей то самое вечернее платье. Под тенью белоснежного холма раскинулась привычная для лесных поселков картина – жмущиеся друг к другу хибары, крытые неизменной кровянкой, чадящие дымные столбы костров, покосившийся частокол из смолистых плакальщиц и настоящий лес из конденсаторов, понапиханных на каждом возвышении. Единственное существенное отличие от Приречья – куда больший размер и упорядоченность построек, которые, несмотря на покосившиеся стены, стояли ровными рядами, словно их сводили по линейке. Фальдийца, впрочем, открывшиеся виды нисколько не впечатлили. Проигнорировав первые несколько причалов, усыпанных разномастными рыбацкими лодочками и крохотными деревянными плотами, он направил ”Каргу” прямиком к ремонтной пристани, на которой пара тяжелых кранов с трудом удерживали над водой исходящую ржавой капелью горжу внушительных габаритов, вооруженную двумя скрапперами.

Под днищем “Большого Друга”, о чем гордо заявляла надпись на пристройке, сверкало раскаленным металлом, пыхало паром и суетились на мокрых понтонах полуголые механики, с опасением поглядывая на жалобно скрипящие цепи – ветер с утра был ядреный, а на плоту, помимо пристройки, высилась здоровенная мачта с тремя поперечинами, удерживающими туго свернутые рулоны парусов. Бегающий по палубе мужик, одетый в мохнатую серую шубу с огромным воротником, жутко потел и поминутно заглядывал под палубу, раскачивая горжу еще сильнее, чем неизменно вызывал поток грязной ругани в свой адрес. Раскон вальяжно махнул ему рукой, удостоившись ответной улыбки и очередной безуспешной попытки опрокинуть “Большого Друга”, после чего направил “Каргу” к причалу, аккуратно приткнув ее между двумя заякоренными горжами. Жерданы сноровисто затянули канаты вокруг отполированных до стеклянной гладкости столбов. Кандар вместе с изгнанным с пристройки Браком усыпили эйносы, сбросили для надежности оба якоря и посторонились, пропуская на палубу тощего старика в сине-белом гарбе, несущего на поясе скрутку металлических листов и толстую бумажную книгу, и двух его охранников.

Пока Раскон выяснял отношения с представителем летрийцев – тот оказался куда более стойким, чем стража на плотине, и на название плота не обратил ровным счетом никакого внимания – Жерданы придирчиво меряли шагами палубу “Карги”, сравнивая ее длину со стоящими рядом горжами. Маленькая “Фелинтара” это состязание позорно проиграла, зато “Молния и Гром” – богато украшенный бронзой плот, затянутый по периметру хитро переплетенной паутиной лееров, – бился на равных. Исход, как водится, решила незначительная мелочь – кабинка нужника на “Вислой Карге” была не сбоку, а на корме, что подарило ей лишние пару шагов в копилку. Разом повеселевшие Жерданы снисходительно покивали головами унылому парняге, кукующему на пристройке “Молнии”, получили в ответ оскорбительный жест и окончательно расплылись от счастья.

– Зачем эти блямбы разноцветные? – кивнул Брак на сведенный к шесту оранжевый лист. На соседних горжах были такие же – зеленый на “Фелинтаре” и синий на “Молнии”, вызывающе поблескивая на самых видных местах.

– Гильдейская метка, – пояснил Кандар, внимательно наблюдая за тем, как старый летриец за складным столиком каллиграфическим почерком выводит в книге слово “мудрейшая”. – Показывает всем, что ты состоишь в гильдии горжеводов и регулярно отстегиваешь им кри, получая взамен доступ ко всяким благам и всеобщему почету. Раскон не любит ее светить, но в крупных поселках достает из ящика.

– Вроде как клан горжеводов? Взаимовыручка, совместные дела?

– Скорее, бесконечная грызня и взаимные подсерушки. Тут работенку увести, там толкатель стырить… Цвет метки должен обозначать, насколько успешно капитан горжи справляется с заказами, поэтому за дополнительные отпечатки друг другу едва ли не глотки грызут. В конце года в Троеречье подводят итоги, награждают и повышают в ранге – а это более жирные заказы, да и в целом слово высокоранговых гильдейцев ценится куда выше, чем у всякой мелочи. С гильдией не ссорятся даже самые отбитые на голову хозяева поселений: сведут тебя общим голосованием в запретный список – и кукуй целый год без связи с миром, пока не выплатишь пеню.

– А оранжевый, получается, самый высокий ранг? Как у эйносов? – покосился на метку “Карги” Брак. – Это сколько же Раскон на него угробил времени и сил?

– Часа три и пару бутылок канторского, – усмехнулся Кандар. – Подробностей не знаю, но у них с Моханом, который все это затеял, какие-то совместные дела в Троеречье. И дома по-соседству.

– Ну да, чего еще я ожидал, – пробормотал калека. – И что, все горжи на западе состоят в гильдии?

– Ну, почти… – задумался сероглазый. – Есть всякая мелочь, которая сидит по глухим углам и никуда особо не лезет, есть бунтари, которым подавай степную вольницу, есть нищие, которым нечем платить взносы… Но с каждым годом их все меньше.

– Опасно на западе, да? – криво улыбнулся Брак. – Ох уж эти бесконечные угрозы на просторах тихих лесных речушек.

– Точно. Бобры звереют, а погрызенные остатки горж потом из плотин выковыривают.

Старик закончил с книгой, с хрустом распрямился и сухо поинтересовался у фальдийца:

– Больные, умирающие на плоту есть?

– Гхм. Нет.

– У меня с вашего прошлого визита записано имя некоего Ша… ркендара. Где он?

– Умер, – коротко ответил Раскон. – Похоронен.

Летриец обвел палубу пристальным взглядом, задержавшись на оранжевой блямбе и смятому носу, понизил голос и спросил:

– Были ли… странности с его смертью?

Раскон покрутил ус, нервно оглянулся и гулким шепотом ответил:

– Были. Я такого…

– Зайдите в верхний город, дом напротив фонтана, – перебил его старик. – Я сейчас сведу пропуск.

– Гхм. У меня есть, – звякнул тяжелой цепью на шее фальдиец. – Только договорюсь насчет ремонта.

– Город, – пихнул Брака в бок сероглазый. – Верхний! Фонтан!

– У кого баданга, тот и город.

Старик принял из рук Везима синий мешочек, дотошно пересчитал скорлупки, после чего выдал Раскону ворох синих лент и густо исписанный листок, запечатанный металлическим кругляшом.

– Добро пожаловать в Лингору, – прокашлялся он, – Драки запрещены, отношения выяснять за стенами, повязки носить не снимая. В темноте запрещается находиться на улицах поодиночке и без источника освещения, если заметите что подозрительное – кричите стражу, не пытайтесь заговорить или окликнуть.

Летриец снова закашлялся, утер губы испачканным бурыми разводами платочком и мелкой, семенящей походкой покинул причал. Охранники тяжело бухали по настилу причала сапогами.

– Это что-то новое, – заявил Жердан Старший. – В прошлый раз только морды чистить…

– Запрещали.

– Шарки, – глубокомысленно