– Пожалуй.

Везим, которому выпала короткая соломинка дежурить на плоту первые сутки, сплюнул и потянулся за топором.

Кандар рвался в кабак, как раненый, истощенный зверь рвется к водопою. Истово, со всхлипами и жалобами, падая на колени перед непреклонным фальдийцем и поминутно заламывая руки. Правда, места для падений он выбирал почище и посуше, предпочитая истоптанный деревянный настил, всхлипывал ненатурально, а в жалобах то и дело проскальзывали дельные комментарии, явно предназначенные для ушей Брака. Идущие позади Жерданы, нагруженные свертками по самые шляпы, хмыкали и осторожно поддакивали.

– Раскон, имей совесть! Что стоит тебе свернуть с проторенной дороги, отправившись на поиски неизведанного? Ты же капитан, гордый носитель…

– Усов…

– Три дня и девять синек… – бормотал фальдиец, не обращая внимания на дурящего механика. – Васильки совсем потеряли страх и совесть.

– Прямо как ты, Раскон! Зачем ты тащишь нас к этой пародии на кристаллизатор? Где мои два с половиной дня?

День уже перевалил за половину, солнце давно скрылось за наползающей с востока серой завесой облаков, а фальдиец бродил по Лингоре, находя все новые и новые поводы не отпускать команду в кабак. Сначала были долгие и муторные переговоры с главой портовых сводил, потом нудный осмотр горжи, сопровождаемый закатыванием глаз, цыканьем зубом и сокрушенными вздохами, за которым последовал яростный торг под доносящуюся со стороны “Большого Друга” ругань. Сбить изначальную цену удалось не без проблем, но с изяществом – Соленый Кутор, а именно так звали усатого, татуированного с ног до головы ремонтника, находил все новые и новые причины задрать цену, пока фальдиец старательно косил под недалекого дурачка. И лишь когда сводила окончательно зарвался, вплотную подойдя в своих запросах к непомерным двум фиолкам за пять дней работы, Раскон подозвал своих механиков, под укоризненными взглядами которых лингорец сдулся, поутих и здорово снизил свои аппетиты.

Затем последовал вояж по местной торговой площади, куда большей размерами, чем в тухлом Приречье. Летрийцы предпочитали покупать, а не продавать, для чего у двух длинных бревенчатых складов, крытых плотно подогнанными досками, стояли несколько навесов, под которыми суетились сине-белые. Скупали все подряд, причем по весьма бросовым ценам, но Раскон методично обошел всех пятерых скучающих за прилавками торговцев. С тремя он поздоровался за руку, одного приобнял, а пятой – на диво симпатичной темноволосой женщине средних лет, с усыпанными разноцветными кольцами ушами – даже отвесил увесистый комплимент и как-то совсем не по-дружески расцеловал, пообещав обязательно заскочить ближайшим вечером.

От долгой ходьбы нога у Брака вновь разболелась, не помогал даже свежевыструганный костыль взамен канувшего в Подречье посоха, а фальдиец даже не думал останавливаться. За их процессией наблюдали десятки глаз, но без особого интереса – Кандар пояснил, что в Лингору ежедневно приходят по нескольку плотов, а в жаркий летний сезон на озере с трудом удается найти место под еще одну горжу. Фактории островитян редко вырастали на богатых добычей местах, зато неизменно возникали там, где эту добычу повезут. Ремонт плотов, торговые места, отличные кабаки, пара костоправов и даже дипломированный лекарь из Нью-Аркской хлопковой гильдии – все для того, чтобы усталые горжеводы отдохнули пару дней, сбросили излишки кри и добычи, прежде, чем отправиться дальше по паутине лесных рек. Разве что борделя не было, к вящему огорчению сероглазого – летрийцы в этом вопросе проявляли недюжинное упрямство и даже наступали на горло собственной выгоде.

Зато рабов хватало. Даже здесь, на окраине поселка, где за частоколом не было вонючего палаточного лагеря, зато наличествовало здоровенное расчищенное поле с причальной мачтой, где тощий лысый мужик в неизменном ошейнике тоскливо крутил рукоять ручного насоса, заправляя маленький грузовой цеп с бело-синими баллонами.

– Это не совсем рабы, – пояснил Кандар, пока Раскон беседовал с каким-то важным летрийцем у крохотной тарги с открытым прицепом. – Скорее, должники. Иногда наследственные, но куда чаще – добровольные. Островитяне зовут их фальтами и, кроме ошейника, они получают еще и клеймо на шею. Даже если такой должник отработает и выкупит свою свободу – память об этом осталась навсегда.

– Чем это отличается от рабства? – хмуро спросил Брак. – Названием? Даже у кочевников можно выбиться из рабов в полноценные клановые, а тут тебе еще и всю жизнь об этом напоминать будут?

– Тем, что долг переходит по наследству на семью и детей, – радостно кивнул сероглазый. – Островитяне такие затейники. Здорово, что они есть на Гардаше, а то мы так и прозябали бы в диком варварстве без их прогрессивных идей.

Брак сплюнул и отвернул голову. Неудачно, потому что теперь его взгляд упал на здоровенную кубическую конструкцию в три человеческих роста, приткнувшуюся на самом краю леса и сведенную из самой настоящей нержавейки. Стороны куба были усыпаны лестницами, трубами и ребристыми нашлепками охладителей, а у основания четверо рабов по шажочку, аккуратно, крутили огромный крестообразный ворот.

– А знаешь, почему они зовутся фальтами? – продолжал просвещать Кандар.

– Выдумка фальдийцев? – предположил Брак. – Они любят интересные договора.

– Гразгова блевота, Четырехпалый, с тобой скучно, – выругался механик. – Может, ты еще угадаешь, зачем нужна эта нержавеющая дура?

– Создатель облаков? – мечтательно спросил Жердан Младший.

– Статуя жирного дронта? – предположил Средний.

– Гравицеп? – подкинул идею старший из братьев.

– Пародия на кристаллизатор?

– Как ты… А. Я же сам сказал. – припомнил Кандар. – Скучно с тобой, Брак. Ску-учно и тоскливо.

– Что летрийцы вообще пытаются сделать? И зачем там рабы? Движком ворот крутить проще.

– Это не летрийцы, – пояснил сероглазый. – Это какой-то бородатый чудак едва ли не с самой Талензы. Сидит тут, по слухам, уже седьмой год, пытаясь заставить эту хреновину работать. Он один обеспечивает Лингоре десятую часть заработков и половину проблем, учитывая, как часто оно взрывается.

Только после этих слов Брак обратил внимание на то, что рядом с железным кубом не было видно ничего – ни других строений, ни заборов, ни хоть каких-то попыток занять расчищенное пространство. Голая земля, изрытая следами колес, и крохотный сарай, затянутый по периметру кровянкой, – больше ничего. Трава росла зашуганная, какими-то драными клочьями, да и деревья на опушке торчали коряво, наискось, словно безуспешно пытались сбежать.

– Поэтому там люди – крутить нужно настолько равномерно, медленно и аккуратно, будто на скиммере по волоску едешь, – продолжал Кандар. – Движки так не могут, обязательно