не удалось. Общежитие её находилось где-то далеко, откуда по причине позднего времени и незнания местности мне было не выбраться. Она уходила с подругами, я – с ребятами из нашей группы. Но успел поцеловать, взять адрес и договориться о летней встрече.

В Ярославль возвращались донельзя довольные и счастливые. И даже Радзиевский вдруг подобрел, заулыбался и вспомнил годы своей учебы в Ленинградском горном институте.

Исторические закавыки

В науку бросился, словно в омут, не зная глубины погружения и зависимости от неё. Первоначально это были кружки атеистический, истории СССР, политэкономии, истории КПСС. Скоро осознал, что подобная разбросанность – это не совсем понемногу, а совсем ничего. Нутром чувствовал – мое место в истории, вопрос какой: истории СССР или истории КПСС. Древний мир и средние века как-то не трогали.

Остановил свой выбор на кружке истории КПСС, руководил которым Вениамин Иванович Андрианов. Высокий, плотно сложенный, кареглазый, с шапкой гладко зачесанных густых волос, с лицом полным и смуглым, делавшим его похожим на азербайджанца с рынка. На смуглом фоне обаятельная, белоснежная улыбка. Бывший фронтовик, прочно укрепившийся на мирном фронте воспитания студенчества. Крепкий многодетный семьянин. Говорил негромко, неторопливо, стараясь донести свою мысль с первого раза. Пользовался авторитетом и у преподавателей, и у студентов. Он сомнения мои решил в свою пользу выбором темы исследования.

– Ты говорил, что живешь на улице Закгейма?

– Да.

– Ну, так и напиши о нем. Пока имя его ярославцам фактически неизвестно. Согласен?

Еще бы, я не только жил на этой улице, но практически и создавал её. Ведь до наших первых домов тут была петля бесконечного Фабричного шоссе, опоясывавшего промышленный и жилой массив комбината «Красный Перекоп». На месте будущей улицы было бескрайнее заснеженное поле и длинные заборы хлопковых складов по правой стороне.

От наших первых домов стали отпочковываться все остальные, сформировавшие, в конце концов, улицу в современном виде. Правда, в историко-топонимическом справочнике «Ярославль» говорится, что название улице присвоено в июне 1927 года по предложению естественно-исторического общества Ярославля. Может, и так, но даже коренные перекопцы, не говоря о горожанах, знали её как часть Фабричного шоссе.

В работу включился без промедления. Для начала получил справки, необходимые для разрешения работы в архивах. Их было два. Один, партийный, занимал первый этаж жилого дома по улице Кооперативной. Там посидел немного. Все эти резолюции и постановления партийных собраний и конференций ничего не дали по существу. Тогда переключился на областной архив, размещавшийся в Казанском соборе на улице Первомайской. Тут документов было несравнимо больше, да и сами они гораздо разнообразнее. По подсказке того же Вениамина Ивановича начал с газет. В одной из них нашел любопытную публикацию с заголовком «Церковь – под архив», в которой, в частности, сообщалось: «Помещение бывшего Казанского монастыря давно уже используется самым различным способом. Здесь в течение нескольких лет находится казарма войск ГПУ, здесь же помещается Дом крестьянина, а одна из церквей занята библиотекой. Оставалась неиспользованной лишь громадная летняя церковь монастыря. Но и ей найдено применение. Ее решено использовать под архив, оборудованный по новейшей многоярусной системе… По своей величине и благоустроенности этот архив является единственным не только в нашей губернии, но и в СССР, за исключением Москвы и Ленинграда».

На девятиметровой высоте в соборе сделали бетонное перекрытие, в притворе – разобрали своды и устроили третий этаж, в подклете понизили уровень пола для устройства еще одного помещения архива… Всё это при возвращении храму первозданного вида аукнулось большими проблемами.

В упомянутом выше подклете находились канцелярия и читальный зал. Попасть туда можно было через маленькую дверь с левой тыльной стороны здания. При входе – стол с двумя стульями по бокам для посетителей, дабы имели они возможность написать обращение в архив. Но мы-то использовали это место для курения в перерывах. Иначе нельзя: быстро устают глаза от просмотра документов, печатных или письменных, одинаково плохо читаемых.

Моим частым партнером по архивным бдениям был Николай Иванович Резвый, декан и преподаватель, читавший нам курс истории СССР советского периода. Человек, на удивление, колоритный. С массивной фигурой борца классического стиля, широкий до невозможности от плеч до таза. Поступь тяжелая, вразвалку. Может, плавал на судах? С наголо бритой под Котовского головой, маленькими хитроватыми недоверчивыми глазками, плотно сжатыми узкими губами. Неизменно в темно-синем коверкотовом костюме с широченными брюками, полностью закрывавшими ботинки. К модным узким брюкам относился не просто скептически, а откровенно пренебрежительно. Однажды в перемену курили мы на лестничной площадке. Резвый поднимается с первого этажа. Вдруг резко разворачивается, подходит к нам, конкретно к Леве Гуревичу, подставляет свою массивную слоновью ножищу в широченных брюках к маленькой, размера 36, ноге Левы, демонстрируя разницу в ширине брюк:

– Вот так.

Разворачивается и уходит в деканат.

После П.Г.Андреева и Л.Б.Генкина слушать его было неинтересно, тем более что лекции, в основном, повторяли учебник. Осознавая это, разбавлял лекции шутками и анекдотами, над которым сам и хохотал, пока мы недоумевали. Уж очень несмешными были его вставки. К примеру, рассказывая о тяжком для страны периоде индустриализации и выделив нормированное распределение промышленных товаров, (в год два метра ткани на человека), заявил, что ему двух метров даже на трусы не хватит, и выразительно обвел свою талию. Получалось, действительно не хватит. И захохотал. Над чем?

Николай Иванович, хотя любил подчеркивать свою простоту, был далеко не прост. Поговаривали, что в науку пришел из архангельских лагерей, где зорко охранял местных «сидельцев». Сам ли продвинулся, органы ли, двинувшие его в науку, помогли, но ко времени наших контактов имел уже степень кандидата исторических наук, а в архиве корпел над сбором материалов для докторской диссертации.

Я начал сбор материалов с просмотра газет. Пресса революционной и первой послереволюционной поры – нечто, не имеющее аналогов. Очень открытая и очень насыщенная. Первые две полосы обычно так густо заполнены информацией, что читать – не перечитать. И заметки маленькие, но очень информативные, конкретные и острые. Тематика самая разнообразная, от революционных событий до культурной жизни и цен на дрова. Помнится, под информацией о прибытии в Россию «бабушки русской революции Брешко-Брешковской» – карикатура. Два мужика напротив друг друга с указанием мелким шрифтом: Бронштейн Лев Давыдович (еврей) – Джугашвили Иосиф Виссарионович (грузин). Под карикатурой подпись: «И расспорились славяне: кому править на Руси?» Я развеселился и во время перекура поделился увиденным с Резвым.

– А я что говорю, – среагировал он. – В центре России, в старинном русском городе, на факультете русского языка, литературы и истории кто преподает?

– Как кто, преподаватели…

– Николай,