Он слушал их перепалку молча, и всё та же неуверенная улыбка чуть морщила ему губы, почти не меняя лица, только глаза поблёскивали.

Женя уложила Алису, а он ещё сидел за столом, ожидая их обычного вечернего разговора.

– Всё, спи, маленькая. Мне завтра с утра на работу, спи, Алиска.

– Тебе всегда на работу, – пыталась спорить Алиса.

Наконец она затихла, и Женя вернулась к столу. Села, налила себе и ему чая.

– Как сегодня?

– Немного. Мне… в имперских заплатили. Ничего?

– Не страшно, – махнула рукой Женя. – Вот давай и посмотрим, как у нас с деньгами.

Он кивнул. Женя встала, принесла шкатулку и выложила на стол деньги.

– Давай посмотрим, – повторила она.

Он залпом допил и отодвинул чашку, расчищая место.

– Отнеси на кухню, – попросила Женя. – Сложи там в тазик, я потом помою.

Он кивнул и быстро встал, собирая тарелки и чашки. На кухне он сложил всё в тазик для мытья посуды. Затем, подумав, вылил туда ковш тёплой воды, чтобы не присохло, и вернулся в комнату.

Женя, сосредоточенно хмурясь, раскладывала деньги на маленькие кучки. Эркин осторожно, чтобы не помешать ей, сел на своё место.

– Вот посмотри, – подняла на него глаза Женя, и он подался вперёд, навалился грудью на стол. – Вот, это нам на еду. В пятницу я получаю, и должно хватить.

Он медленно кивнул, настороженно разглядывая толстую пачку.

– На еде нельзя экономить, – поняла его взгляд Женя. – А то потом на лекарствах больше протратишь. Это на горючку для коптилок. А знаешь, – вдруг оживилась она, – я видела лампу, керосиновую. Очень хорошую. Керосин теперь в продаже есть. А то раньше как стратегический его и достать было нельзя, и цены сумасшедшие. А теперь свободно. Может, купим с получки? Как думаешь?

Эркин пожал плечами и тихо спросил.

– Она… очень дорогая?

– Можно найти и не очень.

– Я в вещевом видел, недорогие. Но их чинить надо, – рискнул он предложить.

– Чинить? – переспросила Женя. – Чиненое не надёжно. Можно пожар устроить.

Женя пересчитала оставшиеся деньги, задумалась, тряхнула головой. Но он опередил её.

– Я смотрю, имперские… это я принёс, да?

– Да.

– Тогда давай, я их обменяю. Это же как сигареты, да?

– Правильно! – улыбнулась Женя. – Мне же в имперских не платят, – она быстро перебрала пачки, выбирая зелёные, цвета молодой листвы, бумажки. – Вот. Только не меняй, а купи чего-нибудь. Но на кроссовки этого мало.

Он кивнул.

– Вот что, давай тогда так, – решила Женя. – Бери все имперские, и что будешь зарабатывать, оставляй себе, – поглядела на его огорчённое лицо и улыбнулась, – пока не купишь.

– Тебе… не тяжело будет? – осторожно спросил он.

– Нет. Ты ведь много зарабатываешь.

Он грустно улыбнулся её обману. Он приносил много бумажек, но они все мелкие, а цены он уже знал. Они зарабатывают с Андреем вровень и лучше многих, а ест он лучше других. И одет не в рабское. И Женя ещё говорит… Всё равно, она на него свои деньги тратит.

– А кто тебе зелёными заплатил? – оторвала его от этих мыслей Женя.

– А? – вздрогнул он. – Старая Дама. И ещё по мелочам.

– Сбрасывают вам старые деньги, – кивнула Женя.

– Это… нарочно значит?

– У Старой Дамы других может и не быть, – пожала плечами Женя. – Она сюда позже меня приехала, ненамного позже. Но ни с кем не разговаривает. И вообще держится так… – она изобразила надменную гримасу, и Эркин радостно негромко рассмеялся.

Все ещё улыбаясь, Женя обернула пачки узкими полосками бумаги с надписями и сложила в шкатулку. Имперские подвинула ему.

– Утром возьму, – кивнул он.

– Хорошо, я их тогда и положу наверху.

Она быстро убрала деньги и, проходя мимо него на кухню, остановилась. Он, по-прежнему сидя, молча смотрел на неё снизу вверх блестящими как антрацит на изломе глазами. И Женя поняла, улыбнулась ему.

– Посуду уберу и приду.

– Тебе там холодно, – тихо ответил он. – Я сам приду. Хорошо?

Женя тихо засмеялась и ответила шутливым.

– Буду ждать.

Но он очень серьёзно ответил.

– Я приду.

Он прошёл в кладовку, быстро развернул перину и разложил одеяло, чтобы потом не тратить на это время и силы. Разделся. Темнота не мешала ему: он быстро запоминал, что где лежит. На ощупь нашёл полотенце и сел на постель. Вот Женя ополаскивает посуду, сливает грязную воду. Сердце часто и гулко билось о рёбра. О плохом нельзя думать, а то оно и сбудется, но страх перед случайностью той ночи, страх, что это было один раз и не повторится… Нет, он не знает, как это случилось, но это было. Сегодня он сам напросился. Сам. Два дня думал об этом и понял: Жене нельзя идти к нему опять. Он обещал ей, что будет по её слову, и… нет, что-то он совсем запутался. Ладно, как будет, так будет. Он должен смочь. Значит, сможет. Вот, Женя ушла в комнату. Пора.

Эркин вышел в кухню. Щели в топке плиты красновато светились. Ему этого хватило. Он набрал ковш тёплой воды, намочил конец полотенца и быстро сосредоточенно обтёрся, разминая заодно мышцы. Не хватало ещё заставить Женю его пот нюхать. А лицо обтёр холодной водой, отгоняя сон. Растёрся ещё раз сухим концом, разогрел ладони, бросил полотенце на верёвку и подошёл к двери в комнату. Сердце ещё раз стукнуло где-то у горла и замерло.

Женя не стала гасить коптилку. А то ещё налетит на что в темноте и разбудит Алису. Быстро переоделась на ночь и легла. Она ждала, но всё равно вздрогнула, когда приоткрылась дверь, и Эркин быстро, словно боясь, что кто-то остановит его, подошёл к ней. От его порывистого движения заметался и затрепетал огонёк коптилки.

– Погасить?

Женя кивнула и успела заметить, как взметнулась и пролетела его ладонь над огоньком, и словно накрыла его, обрушив темноту.

– Ты где? – приподнялась на локте Женя, вытянула в темноту руку.

И тут же наткнулась на его плечо. Он сидел на краю кровати.

– Я здесь.

Его голос был твёрд и чуть звенел от напряжения. Женя нащупала его руку, легонько сжала и потянула на себя.

– Ложись.

Она хочет так? Так и будет. Он лёг рядом, и она очень легко и просто подалась к нему. Они лежали на боку лицом друг к другу. Он провёл ладонью по её спине и ниже до колен, до конца рубашки и мягко повёл руку вверх, собирая, поднимая ткань. Женя негромко засмеялась и вдруг спросила.

– Тебе неудобно? Снять? Давай сниму.

И услышала его шёпот.

– Тебе приятно, когда я тебя раздеваю?

– Да, – недоумённо