Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Budapest le 21 juin 1921.
Ответ князя Кастаньето, как мы видим, не только почти парализовал ту помощь, которую мы могли получить от Венгрии; в трагических условиях чуть ли не голодной смерти для недавних союзников, он не только прозвучал величайшим равнодушием и неблагодарностью; в мотивировке его, препровожденной министру страны, только что пережившей зверства Бела Куна, представитель Антанты счел возможным цинично говорить об «антибольшевистских интригах, противных истинным интересам Венгрии и всего цивилизованного мира»…
* * *
Последняя надежда была, конечно, на славянские страны на Балканах. Генерал Шатилов, А. С. Хрипунов и H. Н. Львов спешно выехали в столицы Сербии и Болгарии хлопотать о срочной помощи. Прибыв в Белград, генерал Шатилов представился 13 апреля Н. Пашичу и вручил ему письмо генерала Врангеля для Престолонаследника Александра, Регента Королевства. Королевич Александр принял генерала Шатилова в милостивой аудиенции. Но перед правительством самим стоял вопрос: что реальное оно может оказать?
Момент был чрезвычайно тяжелый. Экономические раны от Великой Войны были еще свежи. Финансы были расстроены. Белград еще был в развалинах. Вокзалы стояли обугленными – и подвижного состава, с выбитыми дверями и стеклами, не хватало для самых минимальных потребностей. К тому же Сербия была уже наводнена русскими беженцами – и удвоить их число было почти не под силу.
Внешнее политическое положение было тоже неблагоприятным для постановки вопроса о принятии армии. Правда, Сербия была доблестным членом союза держав-победительниц; но Адриатическое море – это яблоко раздора между Сербией и Италией – заставляло итальянцев чутко прислушиваться ко всем деталям размещения наших контингентов. Возможность размещения их на Далматинском побережье уже вызвала у итальянского посланника некоторое беспокойство.
Внутреннее положение тоже было неблагоприятно. Приезд генерала Шатилова в Белград совпал с окончанием разработки основных законов и началом заседаний Учредительного Собрания. Министру Внутренних Дел предстояло отвечать перед парламентом на запрос коммунистов по поводу принятых правительством энергичных мер, не предусмотренных законом: от результата голосования зависела участь кабинета. Смерть Военного Министра Иовановича и покушение на жизнь заместителя его, Министра Внутренних Дел Драшковича – отодвигали на второй план вопрос о спешной переброске частей.
К самому вопросу о принятии войск для расселения в Сербии существовало некоторое недоверие. Во-первых, правительство Королевства могло принять их не на свое иждивение, но как рабочую и – отчасти – военную силу: на постройки дорог и на пограничную стражу. Надо было получить гарантии, что, хотя на первое время, части армии будут обеспечены собственными ресурсами: денежный вопрос встал во всей своей полноте. Во-вторых, способность русских контингентов, в которых прежде всего видели «аристократов» и «белоручек», была для сербских властей под большим сомнением. Министр Путей Сообщения не доверял искусству наших солдат и казаков и почему-то сомневался в способности даже военно-технических специалистов. Военный Министр колебался в решении принять наши части на пограничную стражу: его смущала мысль о возможности проникновения через ее ряды большевистских агентов.
Можно смело сказать, что благоприятному решению вопроса мы обязаны исключительно доброй воле и желанию Председателя Совета Министров Н. Пашича. Но все изложенное выше показывает, с каким трудом разрешался этот жизненный для армии вопрос.
Очень крупную роль в деле переговоров сыграл российский посланник в Белграде В. Н. Штрандтман. В самые тяжелые минуты для сербского Королевства, в момент наступления австро-германской армии, он являлся представителем Российской Империи: конечно, он должен был пользоваться большим влиянием. Теперь, когда трагические минуты жизни армии как-то стерли противоречия между Главным Командованием и Совещанием Послов, – В. Н. Штрандтман мог оказывать действительную помощь, не вступая в коллизию с Парижем.
Общими усилиями – обращением Русского Совета, Главнокомандующего, общественных организаций, телеграммами российского посла в Константинополе А. А. Нератова, оказавшего неоценимые услуги Русской армии, – были получены необходимые средства от Совещания Послов. С получением их создавалась некоторая база для переговоров.
Тем не менее они шли туго. В самом начале, 13 апреля, говорилось о 5000 человек на шоссейные работы, 5000 человек на пограничную стражу и, предположительно, о 2000 человек на службу на железных дорогах; к 26 апреля – был вопрос всего о 4000 рабочих в район Скопле. На следующий день Министерство Общественных Работ гарантировало всего прием 3500 человек, и только в середине мая была установлена возможность поставить на работы до 5000 человек. Вопрос о пограничной страже сперва был решен отрицательно, и только 21 июня В. Н. Штрандтман телеграфировал о благополучном его разрешении.
Между тем события требовали спешного выезда, или хотя бы начала его. Греческое правительство дало пропуск и бесплатный проезд по железной дороге от Салоник до пограничной станции Гевгели. Российский посланник телеграфировал о настоятельной необходимости везти с собой палатки и кухни, ибо никаких способов разместить людей в Македонии на первых порах не было. Спешные приготовления были сделаны. Оставалось привести разработанный план в исполнение.
* * *
В самый последний момент возник новый и совершенно непредвиденный конфликт с французским командованием из-за плана реэвакуации и его общего характера.
Главнокомандующий считал необходимым в первую очередь разгрузить Лемнос. Помимо того, что казаки на Лемносе терпели особенно острые лишения, и скорее вывезти их из этой «водяной тюрьмы» представлялось наиболее справедливым, Главнокомандующий учитывал те возражения и колебания, которые высказывали сербские министры, давая согласие на постановку людей на работы: казаки, по самому складу их жизни и быта, казались более подходящим элементом для тяжелых физических работ, тем более что в казачьих частях был ничтожный процент офицеров в сравнении с процентом офицеров в 1-м Армейском Корпусе.
Французы, наоборот, требовали в первую очередь разгрузки Галлиполи. Несомненно, в этом лежала глубокая политическая и стратегическая причина. Как только 1-й Корпус, совершенно восстановивший старую дисциплину и традиции армии, бесконечно преданный своему командиру генералу Кутепову, уходил с Галлиполийского полуострова, – в тот момент