что вся организация Русской армии уже проведена. «Ввиду изложенного прошу Вас приказ в части, касающейся организации Русской армии, отменить и предписать вашим представителям в вопросах организации Русской армии руководствоваться моим приказом, обращаясь за выяснением всех вопросов к назначенным мною начальникам, коим предоставить все полномочия по организации и внутренней жизни войск.

В противном случае я и назначенные мною генералы не можем нести ответственности за могущие произойти нежелательные явления в русских войсках».

Письмо заканчивалось лаконически и твердо:

«Из указанных в моем приказе корпусов – 1-й направляется в Галлиполи, а Кубанский – на остров Лемнос».

Первая попытка самостоятельно распоряжаться «русскими беженцами» потерпела неудачу – и распределение между Галлиполи и Лемносом было совершено согласно приказу Главнокомандующего.

Вторая попытка такого же рода была сделана вскоре после этого, 23 декабря 1920 г., новым приказом полковника Депре. В приказе этом указывалось, что «в согласии с русским командованием (!?)» в каждом лагере учреждается должность «командующего лагерем», каковая обязанность возлагается на французского офицера. При этом офицере будет состоять русский комендант лагеря, который будет ему во всех случаях подчинен, «каковы бы ни были их чины». Далее излагался план организации «русских лагерей». Русскому коменданту вменялось в обязанность организовать отделы: 1) личного состава; 2) артиллерийский (собирание и содержание оружия всякого рода); 3) инженерный (постройки в лагере); 4) интендантский и 5) санитарный.

Таким образом, не только в вопросе подчинения, но в вопросе всей организации – была сделана новая попытка французов взять инициативу в свои руки.

При личном свидании Главнокомандующего с генералом Шарли последний назвал приказ своего начальника штаба «недоразумением» и обещал, что он не будет проведен в жизнь.

Между тем в декабре 1920 года командир французского отряда в Галлиполи, подполковник Томассен, обратился с требованием к генералу Витковскому, вр. командующему 1-м Корпусом за болезнью генерала Кутепова, сдать оружие и мотивировал это приказом Депре о «подчинении русского коменданта во всех отношениях». Генерал Витковский, конечно, отказался выполнить это требование – и рапортом Главнокомандующему просил разъяснить: 1) действительно ли 1-й Корпус подчинен французскому коменданту и в каких именно отношениях и 2) надлежит ли сдать французам оружие, согласно их требованию.

О характере разъяснения видно из дальнейшей переписки между начальником штаба Русской армии генералом Шатиловым и полковником Депре. Указав, что новый комендант Галлиполи, подполковник Томасен, предъявил требование безусловного ему подчинения Командира 1-го Корпуса, генерал Шатилов писал: «Главнокомандующий приказал мне поставить Вас в известность, что им вместе с сим посылается разъяснение вр. Командующему 1-м Армейским Корпусом генералу Витковскому, а также и прочим командирам корпусов, что в решении принципиальных вопросов распоряжение должно исходить исключительно от Главнокомандующего, почему требование подполковника Томасена о сдаче оружия в исполнение приводиться не должно»[42].

* * *

Перечитывая эти документы недавнего прошлого, трудно поверить, как при всей совокупности тяжелых обстоятельств уцелела Русская армия. Один неправильный тон, одно чуть заметное колебание могли испортить все дело – и закончить эпопею славной борьбы – позором нового разложения и дезорганизации.

Но тон был дан сверху – и этот тон оказался правильным. Он был понятен – и он единственно был приемлем; потому что все, действительно, ощущали, что между «Новороссийском и Севастополем» – громадная разница.

Вместо развала и упадка корпуса Галлиполи и Лемноса не только не разлагались, но духовно росли и укреплялись.

Я не буду говорить здесь о тех страданиях, которые испытывали лемносцы, и о тех духовных достижениях, которыми по праву гордятся галлиполийцы; эта эпоха имеет свою, уже достаточно обширную, литературу[43]. Осторожный и скрытный генерал Абрамов, и железный, волевой «творец Галлиполи» генерал Кутепов войдут в историю этих лет, с их яркой индивидуальностью, а порою – и с красивыми легендами, окружающими эти имена.

Моя задача – дать в этой книге только некоторые штрихи, может быть, доселе неизвестные, и – потушив в себе невольное пристрастие к дорогим воспоминаниям и дорогим именам, – посмотреть на Галлиполи и Лемнос с того птичьего полета, когда даже высокие храмы кажутся небольшими хижинами. Но с этой высоты теряется лабиринт улиц, вырисовывается общий план, видны дороги, которые загораживались строениями, видны строения, которые загораживались деревьями. С этой высоты – каждое здание получает свое место, свой смысл, свою роль в общем плане.

В Галлиполи и Лемнос попал голос Главнокомандующего не напрасно. Как в хорошем резонаторе, отразился он в тысячах людей, возбудил их дух, их самодеятельность, заставил поверить в себя, осознать свои силы, обрести великую радость человеческого единения.

И это новое, что зарождалось на дарданелльских берегах, шло обратно, в Константинополь, к сердцу Русской армии, – и давало Главнокомандующему новые силы для борьбы.

А борьба была каждый день и каждый час.

* * *

Сохраняя всеми способами Русскую армию от распыления, протестуя против перевозки отдельных людей, без плана и подготовки, на неизвестные условия жизни в Бразилии, оберегая против агитации «возвращенцев», – Главнокомандующий уже в декабре 1920 г. ясно видел необходимость расселения армии по различным странам и начал соответственные переговоры.

В первую очередь стояли, конечно, славянские страны: Королевство С.X.С. и Царство Болгарское. Но было совершенно несомненно, что расселение по этим странам встретит очень большие препятствия. И в Болгарии и, главным образом, в Сербии, было расселено уже достаточное число гражданских беженцев предшествовавших эвакуаций. Поэтому переговоры о размещении частей велись также с Чехословакией, Грецией, Венгрией – и даже самые незначительные возможности не были упущены из вида. С японским военным представителем, майором Такахаси-Сан, велись переговоры об отправке уроженцев Сибири на Дальний Восток в распоряжение Дальневосточного Правительства. С согласия старшин кумыков, кабардинцев и осетин (которых насчитывалось в наших лагерях до 500 человек) было возбуждено в декабре 1920 г. ходатайство перед Правительством Грузии о возвращении их на родину. Были попытки устроить некоторое количество инвалидов в Афонских монастырях. Но все эти переговоры не противоречили главной цели – сохранению армии.

Переговоры с Грецией и Чехословакией не дали должных результатов. Российский посланник в Афинах г. Демидов телеграфировал, что несмотря на сочувствие Короля Эллинов, едва ли можно рассчитывать на удовлетворительные результаты, вследствие начавшейся войны с кемалистами. В Чехословакии, несмотря на благоприятное общественное мнение и горячую поддержку верного друга русских К. П. Крамаржа, вопрос – как, впрочем, и повсюду – встретил большие осложнения вследствие отсутствия соответствующих кредитов. Отправка на Дальний Восток отпадала, так как Япония, в принципе отнесясь благоприятно, дала понять, что это может быть осуществлено только общими усилиями великих держав, а 17 июня 1921 г. верховный комиссар Японии Ушида уже официально, в любезных дипломатических выражениях, сообщал об отказе от транспортирования намеченной