Оставалась одна надежда – на Сербию, Болгарию и Венгрию.

Между тем положение русских частей становилось трагическим.

* * *

В начале 1921 г. премьер-министр Франции заявил о прекращении финансовой и материальной помощи армии с 1 февраля 1921 г.

После целого ряда принятых мер со стороны Главного Командования, командующий Оккупационным Корпусом генерал Шарли уведомил официально, что «французское правительство не намерено оставлять на произвол судьбы русских беженцев».

Но в середине марта верховный комиссар Франции генерал Пелле сообщил Главнокомандующему, что согласно полученным из Парижа распоряжениям, довольствие армии прекращается с 1 апреля; поэтому чинам армии необходимо прийти к одному из трех решений: 1) выехать в советскую Россию; 2) эмигрировать в Бразилию; 3) искать себе частного заработка.

Главнокомандующий ответил, что он не может рекомендовать ехать в советскую Россию на верную смерть, или в Бразилию – на полную неизвестность.

Тогда началась та постыдная страница франко-русских отношений, когда – из желания снять лишних людей с отпускаемого пайка – местные агенты французской власти повели открытую агитацию против русского командования и уговорами и угрозами пробовали привести приказ в исполнение.

В Галлиполи, переживавшее в это время расцвет своих духовных сил, приказ этот не отразился совсем: его просто игнорировали. На Лемносе это привело к целому ряду трагических сцен, вплоть до насильственной отправки группы казаков в советскую Россию[44].

В негодующем письме по этому поводу на имя генерала Пелле генерал Врангель говорил: «Не только для солдат, но даже для рядового офицерства истинная роль Франции в истекшей великой борьбе не будет столь ясной, как жгучее чувство негодования и обиды при виде жестокой расправы последних дней».

Обращаясь к маршалам Франции, генерал Врангель указывал, что им делается все возможное, чтобы снять с Франции финансовое бремя содержания Русской армии. «Усилия наши далеко не бесплодны. Из 150 000 ртов, прибывших из Крыма, уже теперь осталось меньше половины – около 60 000 человек». Но мероприятия последних дней оскорбительны для чувства русского солдата; агенты французской власти пренебрегли «узами крови, коими скреплены народные армии двух великих наций, начиная с Марны и Восточной Пруссии, продолжая Соммой и Брусиловским наступлением и кончая самоотверженной гибелью русских офицеров, почти одних отважившихся на „революционное“ выступление 1917 г.».

Широкая волна негодования, отразившаяся даже во французской печати, спасла на этот раз армию от уничтожения. Российский посол в Париже В. А. Маклаков, в полном согласии с Совещанием Послов, предпринял энергичные шаги в Париже. Г. Перретти, ведающий русскими делами в Министерстве Иностранных Дел, заявил, что применение мер к распылению не требует немедленного и буквального исполнения. Но каждую минуту острота положения могла вновь усилиться. Упрекая генерала Врангеля в том, что он противодействует расселению войск, генерал Пелле писал 1 апреля 1921 г.: «В последний раз, генерал, я обращаюсь к Вашему уму и испытанному характеру, чтобы Вы выяснили для тех, кто последовал за Вами, всю печальную действительность в ее настоящем виде. Без этой помощи, мне кажется, невозможно предотвратить от катастрофы 60 000 солдат, остающихся в Галлиполи и на Лемносе, которая им угрожает со дня на день и ответственность за которую они впоследствии могут поставить Вам в вину».

Вслед за угрозой начался новый поход на армию. Французское правительство не остановилось перед дальнейшим ее разложением. Агентство Гаваса опубликовало 17 апреля 1921 г. сообщение, в котором обвиняло генерала Врангеля в том, что «он противится всем мерам, которые принимают французские военные власти, чтобы положить предел расходам, взятым на себя Правительством Республики из чувства гуманности», для чего «производит постоянное давление на своих бывших солдат». «Французское Правительство твердо решило в согласии с державами, что эти эвакуированные более не представляют армии». «Ввиду образа действий, принятого генералом Врангелем и его штабом, наши международные взаимоотношения заставляют нас вывести эвакуированных из Крыма из подчинения его власти, не одобряемой, впрочем, всеми серьезными и здравомыслящими русскими кругами»[45]. «Необходимо прекратить его общение с солдатами».

Препровождая это communiqué[46], верховный комиссар Франции писал: «Позвольте мне прибавить, что телеграмма эта в точности отражает мысли и намерения Правительства Республики, касающиеся решения в ближайшее время уничтожить существующую организацию беженцев, расселенных в окрестностях Константинополя».

Были получены тревожные сведения о решении ареста Главнокомандующего. Опасаясь быть арестованным на яхте «Лукулл», генерал Врангель с дивизионом своего конвоя спешно переехал в здание Российского Посольства в Константинополе.

Перед риском вызвать кровопролитие, которое сейчас же отразилось бы на выступлении 1-го Корпуса в Галлиполи, французы остановились в нерешительности.

Создавалось тревожное состояние неустойчивого равновесия.

* * *

В то время, как французское правительство почти официально обвиняло Главное Командование в сопротивлении мерам, чтобы «положить предел расходам», русский военный представитель в Венгрии вел энергичные переговоры с венгерским правительством. После длительной трехмесячной подготовки полковник фон Лампе обратился 1 апреля 1921 г.

Учитывая значение голоса представителей Антанты, полковник фон Лампе частным образом беседовал с верховными комиссарами в Будапеште. Верховный Комиссар Франции, г. Фуше, обещал сохранять в этом деле «нейтралитет». В том же смысле, – что это вопрос исключительно венгерского правительства, – высказался верховный комиссар Англии, г. Джонсон. Верховный комиссар Италии, князь Кастаньето, ответил, что вопрос этот – сложный, что сам он решить его не может, и что донесет своему правительству.

На просьбу о размещении наших контингентов Королевский Венгерский Министр Государственной Обороны, г. Беличка, запросил 9 апреля Междусоюзническую Военную Миссию, которая только 19 апреля сообщила, что «дело это касается вопросов общей политики», «не может быть решено компетенцией военных миссий» и должно быть передано Конференции Дипломатических Представителей Союзных Держав.

Конференция не торопилась с ответом.

Министр Обороны г. Беличка, видимо сам с нетерпением ожидавший ответа, сообщил полковнику Лампе 6 июля 1921 г., что «unbeschadet der Sympatien, die wir, ein kaum von der bolschewistischen Gefahr befreites Volk, den Mitgliedern der Armée des Gen. Wrangel entgegenbringen»[47], решить этот вопрос, «вследствие Трианонского мирного договора», возможно только после ознакомления со взглядом союзных держав. Министр Иностранных Дел венгерского правительства, по примеру Министра Государственной Обороны, подтвердил о полной готовности Венгрии принять часть армии. Все зависело теперь от согласия представителей Антанты.

Конференция представителей Антанты вынесла по этому делу решение 21 июня, но постановление это было сообщено венгерскому Министру Государственной Обороны почти через месяц – 19 июля. Постановление это подписано верховным комиссаром Италии, князем Кастаньето, и настолько чудовищно по своему содержанию, что я считаю необходимым привести его текстуально.

Бумага эта гласит[48]:

«Conférence des Représentants Diplomatiques

Des Principales Puissances Alliées à Budapest.

La Conférence des Représentants Diplomatiques vient de recevoir communication