Белосельцев заметил, как по-новому, странно заглядывают в окно купола Василия Блаженного. Витые, ребристые, зубчатые, они словно поменялись местами. Одни из них выдвинулись, похожие на чалму раджи. Другие сместились, подобные булаве запорожца. Третьи, напоминавшие фантастический корнеплод, почти исчезли, показывая лишь один красно-золотой ломоть. И оттуда, от этих сместившихся куполов, исходила искривляющая пространство сила, гнула линии комнаты, раздвигала и плющила губы Гречишникова, притягивала к себе находящиеся в комнате предметы. Бутылка коньяка, рюмки, блюдце с лимоном готовы были оторваться от стола, унестись в окно и, как к магниту, прилипнуть к куполам.

– Если хочешь, возьми акции сибирской нефти… Очень доходны акции алюминиевых заводов… Большая ликвидность у нефтеколонок, сеть которых разбросана по Европе и Америке… Рекламный бизнес в телекорпорации Астроса больше, чем у Зарецкого, но тот начал скупать региональное телевидение, а там рекламный рынок больше… Кроме того, мы тебе предлагаем пост Председателя Совета директоров отличного крепкого банка, через который проходят деньги от торговли оружием и ядерными технологиями… Ты прекрасно поработал на «Суахили». И у тебя есть своя доля…

Храм Василия Блаженного был системой планет, которые в своем орбитальном вращении выстроились в линию, образовали «парад планет». Сила их притяжения сложилась и многократно усилилась, создавая невиданную гравитацию. Ломала устойчивость мира, порождала в земной коре искривления и трещины, смещала материки, вызывала огромные цунами, и было слышно, как похрустывает площадь, трется друг о друга брусчатка, выдавливаются основания башен.

– Когда я соглашался работать с вами, я не думал об акциях, – сказал Белосельцев, чувствуя, как поле притяжения куполов мешает шевелиться губам и язык словно поворачивается в застывающем бетонном растворе. – Я думал о великом возрождении, о великом преобразовании, которое вы провозглашали. Где объединение территорий, возрождение СССР? Хотя бы намеки, первые сдвиги политики?

– Империи пространств кончились. Мир бьется за коммуникации и маршруты нефтепроводов. Все коммуникации Евразии проходят через Россию – Севморпуть, Транссиб. Другие народы будут выбредать со своих проселков, чтобы выйти на трансконтинентальные линии России. Что касается нефтепроводов, мы купим ленточные участки земли и проложим трубу. Россия сбросила с себя лишние территории и лишние, плодящиеся народы. Мы больше не станем кормить многодетные узбекские семьи и позаботимся о многодетности русских женщин. Возрождение СССР не актуально…

Белосельцев чувствовал, как исчезают его последние иллюзии и надежды. Мир, в котором существовали эти иллюзии, перепахивался огромным плугом. Материки перевертывались, ложились вверх дном. Полюса менялись местами. Реки вытачивали новые русла. Хребты проваливались. Равнины вздымались и горбились. Кромка океанов меняла рисунок, и в новом ландшафте мира, среди новых государств и столиц ему, Белосельцеву, не было места.

– Ты говорил о возвращении власти народу. О возвращении к государству советов, разгромленному Истуканом в девяносто третьем году, в дни расстрела Парламента. Где признаки этого?

– Их и не будет. Народовластие – фикция, придуманная умными диктаторами в окружении Ленина. Народ был страшно удален от власти и к ней равнодушен, что стало очевидно сначала в девяносто первом, а потом в девяносто третьем. Народ не поддержал путчистов и отвернулся от горящего Дома Советов. Вопрос не в народовластии, а в том, чтобы группа лидеров была национально ориентирована и владела национальным проектом развития…

Края куполов, заслоняя друг друга, смотрели в окно как множество разноцветных, взошедших на небе лун.

– Вы обещали, что отберете у банкиров собственность, экспроприируете олигархов и вернете богатства народу. Где обещанная национализация? Когда народ получит обратно нефть, железные дороги, алмазы?

– Народ равнодушен к форме собственности. Он хочет, чтобы ему платили за труд. Он будет благодарен олигарху, если тот повысит зарплату, и проклянет государство, если оно ее ненадолго задержит. Народ примирится с возвращением Кенигсберга Германии, а Курил и Сахалина Японии, если это будет связано с повышением уровня жизни. Собственность, о которой ты говоришь, будет сконцентрирована в руках национально мыслящих промышленников и банкиров, готовых остановить экспансию в Россию еврейского капитала и обеспечить суверенность национальной экономики…

Белосельцев понимал, что дело его проиграно. Его перехитрили. Обольстили уверениями, угадали мечтания, использовали его опыт и ум и теперь открывают ему беспощадную истину, предлагая ее принять. И если он отвергнет ее, попытается восстать, его расстреляют из бесшумных пулеметов, чьи темные рыльца едва различимы в разноцветных луковицах храма.

– Ты прекрасно поработал и ужасно устал. – Гречишников смотрел на него с благодарностью и дружеским сочувствием. – Поезжай отдохни. Хочешь, в Кению, половить тропических бабочек. Хочешь, на Сейшелы – покупаться, насладиться красотой смуглых женщин. Ты теперь богатый человек, можешь себе многое позволить. А хочешь, поезжай в свой любимый Псков и отдохни там душой.

Белосельцев чувствовал, что его отсылают. Угадывают его смуту и панику, возможность неподчинения и взрыва. Готовился новый этап «Суахили», в котором ему не было места. И его удаляли, чтобы он не создал помехи.

Белосельцев подошел к окну, созерцая кремлевские башни. Мимо окна, на брусчатку, рокоча двигателем, вырвался странный аппарат. Двигаясь, как автомобиль, на четырех колесах, с выхлопной струей гари, он был оснащен самолетным килем с нарисованной красной звездой. Вдоль корпуса выступали небольшие крылья, усиливающие сходство с истребителем. По всему фюзеляжу была прочерчена красная линия со множеством звездочек, отмечавших сбитые в бою машины. Когда аппарат проносился мимо окон вдоль Лобного места, на его борту отчетливо смотрелась икона Богородицы золотых и алых тонов. Проскочив Лобное место, машина круто повернула, направляя ход к Спасским воротам, и на другом борту возник портрет Сталина, золотистый и алый. За лобовым стеклом был виден пилот в шлеме и летных очках. В этой фантастической, приземлившейся на площади машине Белосельцев узнал «Москвич» Николая Николасвича, превращенный в самолет, чей киль трепетал на брусчатке, с плоскостей срывался зеркальный свет, радиатор украшала бриллиантовая «Звезда Победы», и за штурвалом, облаченный в одежды небесного воина, сидел пророк. Патрульные машины с разных концов площади устремились наперерез, но воздушный воин вел оружие к цели, недосягаемый для безнадежно отставших преследователей.

Небо над площадью клубилось разноцветными тучами. Брусчатка переливалась, как крыло бабочки. Самолет направлялся туда, где бугрилось, переливалось многоцветной чешуей огромное тулово Змея. Взбухшее кольцо дракона стиснуло башни, облегло стены, сдавило колокольни и храмы, запрудило ворота. И в сердце Змея, в его дышащую пасть, в его кольчатую разрисованную спину, нанося смертельный удар, спасая Москву и Родину, направил пророк заминированную машину, напевая то ли молитву, то ли песню Великой Войны.

Белосельцев видел, как машина достигла незримой отметки на площади, остановилась, и из нее грянул взрыв. Острые брызги огня прорвали оболочку машины, оторвали киль, расшвыряли дверцы. В клубах ядовитого дыма из машины выпал пилот, шевелился секунду и замер. К нему с двух сторон подскакивали патрульные «Волги», выскакивала охрана, пробираясь сквозь дым, набрасывалась на Николая Николасвича.