— Я слышал ваш спор и решил высказать свои суждения.

— Ты молод, — вздохнул с пьяным умилениемКвинт, — наши рассуждения кажутся тебе давней историей. А для нас это всяжизнь. Мы помним Рим во времена его былого величия.

— А разве сейчас величию Рима что-то угрожает? —весело спросил Цезарь, подзывая Пинария: — Принеси нам лучшего вина, котороеможет быть среди твоих запасов.

Пинарий, поклонившись, быстро исчез. Он знал, что не всегданужно узнавать Цезаря.

Старики оживились.

— Ты не римлянин? — спросил один из них. —Видимо, ты приехал издалека?

— Нет, — улыбнулся Цезарь, — я римлянин, имне интересно слушать ваши слова о величии Рима.

— Его не осталось, — вздохнул Публий, — уженет Суллы, а Помпей никогда не заменит диктатора. Я сражался под руководством Помпеяи знаю его мягкий нрав.

— А разве Риму нужен новый диктатор? — удивилсяЦезарь.

— Риму нужны новые проскрипции, — разозлилсяКвинт. — Видимо, Юпитер поразил твой разум, Публий. Нам нужны мудрыеконсулы и сенаторы, чтобы спасти республику.

— Сенат не сможет спасти республику, — твердосказал Публий, — они погрязли в роскоши и разврате. Их не интересуетничего, кроме собственного честолюбия. Благо государства для них прежде всеговозможность разбогатеть в новых провинциях. Выбирая из своей среды консулов ипреторов, они думают только о своей личной выгоде. Триумфа добиваются радисамого триумфа и собственных амбиций, а не во благо государства, их деньги идутна новых рабынь и всевозможные утехи, а римские граждане умирают от голода.

Раб принес кувшин, наполненный секстарием[141]фламенского вина. У стариков заблестели глаза.

— Клянусь Церерой, богиней плодородия и земледелия, яне пил подобного вина уже давно, — счастливо улыбаясь, сказал Публий,первым попробовавший этот напиток. Цезарь из вежливости пригубил чашу с вином,фламенское было сильно разбавлено, но он не стал говорить об этом ветеранам.

— Ты прав, — воскликнул Квинт, — это напитокбогов. Спасибо тебе, добрый человек.

— А что ты думаешь о судьбе Рима? Ты не согласен со своимдругом? — спросил Цезарь у Квинта, возвращаясь к прерванной дискуссии.

— Согласен, — кивнул ветеран, — всеправильно, но не диктатор нужен Риму, а умные правители. Пока вся власть будету сенаторов, ничего не изменится. Они сменяют друг друга каждый год и думаюттолько о благе для себя.

— А популяры, — осторожно спросил Цезарь, —они ведь против оптиматов?

— Они ничем не лучше, — вздохнул старый сулланецПублий.

— У популяров только Цезарь мог бы стать достойнымконсулом, — сказал Квинт, — а остальные думают лишь о собственнойвыгоде.

— А Цезарь не думает о личной выгоде? — быстроспросил верховный понтифик.

— Конечно, и он такой, как все, но он всегда жертвуетчасть своих денег римским гражданам, и это все знают.

— Да, да, — согласился Публий, — только Цезарьдумает о бедняках вроде нас. Остальные так же далеки от римлян, как наши боги.Но он тратит не свои, а чужие деньги. Я слышал, у него огромные долги. Ему неразрешат даже уехать наместником в Испанию после завершения претуры. Так всеговорят, — проговорил Квинт уже заплетающимся языком, — а большеникого нет. Есть еще Помпей, но он далеко от Рима. И есть Красс, которыйслишком богат, чтобы понимать римских граждан.

— Значит, только диктатура? — спросил Цезарь,вставая.

— Нет, — ответил Квинт.

— Да, — стукнул чашей Публий.

— Если у нас будут достойные сенаторы… — началКвинт и, вдруг уронив голову на скамью, пробормотал: — Впрочем, достойных всеравно не будет, среди наших сенаторов таких нет.

— Нужен новый Сулла, — сказал более трезвыйПублий, — и тогда сразу будет порядок. Римляне больше не будут ждать хлебаиз Египта. Они его будут забирать силой.

Цезарь подозвал Пинария и отдал ему несколько сестерциев:

— Дай им еще вина. А когда я уйду, расскажи им, что ихугощал Гай Юлий Цезарь.

— Хорошо, — Пинарий торопливо взялсестерции. — Тебе понравилось мое вино? — лицемерно спросил он.

— Очень. Где ты достаешь такую вкусную воду? Она мнепонравилась.

Пинарий с ужасом помахал руками.

— Это настоящее фламенское.

— Выпей его сам во славу и величие Рима. Хотя нашаслава и величие так же разбавлены водой, как и твое вино. — Улыбаясь,Цезарь пошел к выходу.

— Кто это был? — подозрительно спросил Публий.

— Сам Цезарь, — угрюмо отозвался хозяин.

— Цезарь? — Публий долго смотрел вслед ушедшему.Затем перевел взгляд на заснувшего Квинта и тихо пробормотал:

— Я же говорил, нам нужен диктатор.

Несчастный, что ты сделал?

Что замыслил?

Какой бедой твой разум помутился?

Софокл «Антигона»

Словно внезапный толчок во сне разбудил девушку, и она проснулась,пытаясь вспомнить свой растаявший сон. Кажется, что-то связанное с отцом. Впоследние ночи она часто видела один и тот же сон, в котором рядом с отцом ужене было Помпеи. Ей изначально не нравилась красивая мачеха, но, когда чувства котцу окрепли и усилились в ее душе, она возненавидела Помпею. В сравнении смужем та проигрывала еще больше, ибо часто не понимала Цезаря во время егомногочисленных бесед в триклиниях с гостями. Помпея по-своему, конечно, любилаЦезаря и уважала его, в глубине души сознавая превосходство мужа. Но, как ивсякая женщина, рассматривала мужа, делящего с ней ложе, со своих, сугубозаземленных позиций. Тонкие, иронические замечания Цезаря, понятные лишьнемногим, зачастую были просто недоступны ей, а его поведение и насмешки надбогами даже возмущали и пугали ее.

Отдавая должное мужу как государственному деятелю иполитику, Помпея считала себя более компетентной в вопросах человеческихотношений, на встречах с соседями и друзьями.

Грубые, циничные замечания Клодия, развратный шепот егосестры, напыщенные беседы глупых римских матрон и пустые рассуждения недалекихсенаторов были куда ближе Помпее, чем все речи Цезаря. Она представляла собойсоответственно продукт римской эпохи со всеми своими слабостями и недостатками.

Выросшая в традиционной римской семье, привыкшая к роскоши ибезделью с детских лет, Помпея находила особое удовольствие в общениях с себеподобными римскими гусынями. Для полноты ощущений ей требовалась только дружбас Клодией. Бесстыжая и развратная Клодия с удовольствием рассказывала Помпеевсе городские новости, иногда сочиняя более обычного. Найдя в Помпееблагодарного слушателя, Клодия рассказывала о римских семьях, уверяя женуЦезаря в необузданном разврате всех римлян, молодых и старых, мужчин и женщин. Выдаваязаведомую ложь, Клодия находила в этом особенное удовольствие, пытаясьприписать собственные пороки другим. Хотя справедливости ради отметим, чтоКлодия часто говорила правду, живописуя римские нравы.