До вечера Нелли подтверждала поставленный самой себе диагноз. Сама шла к Алексею, но стоило ему коснуться — убегала как ужаленная и пряталась на мансарде. Полина Степановна наблюдала за этими метаниями, пряча улыбку, и не вмешивалась.

В очередной раз, когда Нелли сбежала из-под руки Алексея, она неожиданно вспомнила.

— Растопи завтра баню, Нелли так и не парилась ни разу. Ей будет любопытно.

— Да я и сам хотел. Тем более новые веники привёз.

Алексей ждал вечера, хотел поговорить с Нелли или хотя бы просто её обнять, но усталость от бессонной ночи решила за него. Сон накинулся, едва он лёг на кровать. Нелли обнаружила Алексея крепко спящим, печально вздохнула, стараясь не шуметь, приняла душ и легла рядом. Придвинувшись вплотную, нащупала его руку и положила себе на талию, немного подумав, сдвинула на бедро, там и оставила, накрыв сверху своей ладонью, чтобы он случайно не убрал.

[1] Персонаж из трилогии о Малыше и Карлсоне шведской писательницы Астрид Линдгрен.

Алексей проснулся с непривычным ощущением счастья. Ему было просто хорошо. Хорошо и спокойно. Ещё не открыл глаза, но уже улыбался, утопая в странном щекочущем состоянии. Закинув руки за голову, с удовольствием потянулся. Только потом оглядел кровать — половина постели пустовала, хотя он чётко помнил, как обнимал Нелли ночью. Значит, она была здесь, на подушке остался её запах, а в комнате — яркое ощущение её присутствия. Солнце пробивалось через морозный узор, оттого казалось более бледным и не таким ослепляющим, вполне достоверно притворялось утренним, хотя время стремилось к обеду.

Покончив с утренними процедурами, Алексей заглянул в кухню. Стащив с тарелки бутерброд, обратился к маме:

— Где Нелька?

— Пошла постиранные вещи с верёвки снимать.

Алексей сделал глоток чая, не садясь за стол.

— Помогу ей.

Он развернулся, но голос мамы догнал его на пороге, заставил остановиться.

— Лёш, она так тосковала. Но никогда тебе в этом не признается.

Он улыбнулся немного скованно.

— Я тоже тосковал.

Несмотря на солнце, на улице стоял ощутимый морозец, чуть покусывал за щёки, предлагал не франтить, застегнуть куртку полностью, а ещё лучше — надеть шапку. Алексей накинул капюшон и, обойдя дом, остановился перед площадкой для сушки, оборудованной ещё его отцом. На четырёх параллельных верёвках сушилось постельное бельё, цветные элементы гардероба Нельки, узнаваемые с первого взгляда, и его вещи, привезённые из Питера. Мама как обычно перестирывала всё, что он привозил из дальних поездок, до сих пор не доверяла чужим стиральным машинкам. Благодаря морозу, вещи не висели, а практически стояли, опираясь прищепками на верёвки, и с хрустом постукивали друг о дружку. Он прошёл между двух заиндевевших пододеяльников, качнул застывшую в полёте футболку.

Услышав шорох за спиной, резко обернулся и сразу уткнулся грудью во что-то жёсткое. Перед ним стояла Нелли и угрожала ему примороженным носком-бумерангом.

— Защищайтесь, сударь.

Алексей опустил взгляд на «серьёзное оружие», ухмыльнулся.

— Нехорошо нападать на беззащитного.

Нелли обвела взглядом площадку.

— Вы, можно сказать, в оружейной лавке. Выбирайте клинок.

Алексей обошёл пододеяльник и сдёрнул с верёвки застывшие колготки. Взявшись за край, направил в сторону Нелли воинственно ощетинившиеся трикотажные пятки. Использовать колготки в качестве оружия ему точно раньше не приходилось.

— Принимаю бой, сударыня.

— Сам ты сударыня. Я, между прочим, Д´Артаньян. И вообще, вы нарушаете дуэльный кодекс, — она постучала носком по замерзшим колготкам. — Тут два лезвия. Это оружие кровожадных варваров, а не джентльменов.

— Ну, значит, я варвар. Даже немного кровожадный.

Нелли задумалась, как бы это выразиться книжно и высокопарно, не смогла вспомнить ничего подходящего, пришлось вернуться к современной лексике:

— Не катит. Ищи другой меч, Алексей Елеутерококкович.

Он потянулся к верёвке, на которой сушились полосатые яркие гетры Нельки.

— Гольф вас устроит, достопочтенный многоуважаемый соперник?

Нелли сняла кухонное полотенце, выставила его словно щит и снова направила на Алексея носок.

— Приступим к танцу смерти.

Она ткнула его в плечо носком и тут же отбежала назад.

Алексей грозно замахнулся гольфом, но не смог удержать на лице серьёзное выражение и рассмеялся.

— Не понял, у нас дуэль или бой крестоносцев? Откуда взялся меч и щит? Вроде прилично всё начиналось.

Нелли снова напала и пару раз ткнула его носком, он захрустел, на одном из «смертельных» ударов сложился пополам.

— Я вас уже четыре раза ранила, сударь. Вы как бы уже трупецкий. Нечего тут ржать, пора падать ниц и стонать, что в глазах становится темно.

Алексей ткнул гольфом в живот Нелли и действительно упал на колени.

— Не знал, что смерть от носка может быть настолько мучительной. Но я вас, кстати, тоже ранил.

Нелли тут же опустилась рядом. Изобразив корчи в предсмертных судорогах, закатила глаза. Алексей поправил на её голове съехавшую на бок шапку и без предисловий поцеловал, но почти сразу отстранился, изумлённо сдвинув брови.

— Почему губы такие холодные?

— А это… я ела сосульку.

— Нель?

— Чего? Жёлтые я не ем.

Несколько секунд они смотрели друг на друга внимательно, неотрывно, Алексей не выдержал первый, чуть склонился. Нелли уловила это движение, вцепившись пальцами в капюшон, потянула его на себя. Недолго её губы оставались холодными. Они целовались, как озабоченные подростки, впервые изучившие это искусство: долго, жадно и слегка неуклюже, обжигая дыханием прохладную кожу щёк. Забыли о примороженной изморозью траве под ногами и не выпустили из рук заиндевевшие носки. Так и стояли на коленях, впиваясь в разгоряченные губы. Бельё постукивало и хрустело, создавая странную мелодию, напоминающую перестук кастаньет. Сверху сыпала мелкая колючая крупа, оседала на одежде и руках, а на губах таяла в ту же секунду.

Вернулись в дом взъерошенные и оглушённые собственными эмоциями. Сложили «деревянное» бельё на диване, джинсы и штаны расставили вдоль стены. Алексей вернулся на улицу, чтобы наколоть дров для бани, заодно расправился и с другими хозяйственными делами. В первую очередь забрал с берега лодку с новым «вверхтормашечным» названием. Увидев, что Нелли соскребла имя «Марина», с удивлением осознал, что за эти месяцы в Питере вспоминал только свою Клотильду. Наверное, это какая-то магия вуду, и Нелли стёрла Марину не только с лодки, но и из его мыслей.