Нарисуй Италию - Татьяна Александровна Грачева

Это был самый красивый мужчина, которого Нелли доводилось видеть. Пожалуй, даже красивее её любимого Нодара, фактурнее и ярче. Глаза так вообще чистые изумруды, но почему-то печальные. Длинные тёмные ресницы склеились в мокрые стрелки, волосы повисли влажными прядями, упали на лоб, касаясь острых скул, в линии губ спряталась тоска и скорбь.

Нелька невольно потянулась к рюкзаку, нащупала блокнот и рассыпавшиеся по дну карандаши. Перелистав страницы, разочарованно вздохнула: чистых не осталось, пришлось рисовать с обратной стороны пейзажа с видом на собор Святого Марка. Упустить такого натурщика было преступлением перед природой, очень уж яркая внешность, и такая невыразимая боль в глазах. В голову Нельки тут же полезли странные сравнения с выбросившимся на берег дельфином или с пылающим в едком дыму заповедником — изуродованная страдающая красота.

Мужчина сидел всего в двух метрах от стеклянной витрины кафе, в котором расположилась Нелли, чтобы переждать дождь. Вроде бы попадал под тент этого самого кафе, но, видимо, успел промокнуть раньше. Белая футболка облепила тело, нескромно очерчивая мышцы и демонстрируя темные зигзаги татуировок на плечах. Он словно и не замечал непогоду, его взгляд обернулся вовнутрь. Нелька называла такое лицо «опрокинутым» и видела его у пьяных или только проснувшихся людей. Он был не здесь, потому ни дождь, ни любопытство прохожих его не тревожили.

Карандаш быстро скользил по бумаге, Нелли почти не смотрела на портрет, который рождался под её рукой, выхватывала глазами детали внешности, пытаясь запечатлеть надломленную красоту. Острые скулы, пожалуй, даже слишком острые, бледные губы, прямые густые брови, а под ними… те самые глаза — сосредоточие тоски и боли. Впервые она пожалела, что в рюкзаке не оказалось цветных карандашей или красок. Такой оттенок радужки невозможно передать в чёрно-белом формате.

Уже заканчивая портрет, Нелли поняла, что мужчина сейчас уйдёт. Он вздохнул, взлохматил мокрые волосы, распрямил плечи и резко встал. Она торопливо вычерчивала карандашом последние штрихи, не глядя в блокнот, боясь упустить последние мгновения, пока незнакомец не повернулся к ней спиной.

Он ушёл в дождь, глубоко засунув руки в карманы джинсов, а Нелли гипнотизировала его удаляющуюся насквозь промокшую фигуру, пока та не скрылась в толпе. Только потом посмотрела на портрет. Лучший из тех, что появились в её блокноте за последние месяцы, возможно, самый лучший из всего, что она рисовала. Удалось поймать отрешённость и тоску в глазах мужчины и вплести её в красивые черты лица. Она даже успела наметить воротник футболки и проступающий сквозь ткань орнамент тату. Именно в этих переплетениях спряталась пчела. Никакого насекомого на плечах красавчика естественно не было. Нелли не помнила, как рисовала пчёлку, та появилась сама, без её ведома и разрешения, в тот самый момент, когда Нелька не смотрела на лист, а провожала взглядом случайного натурщика.

«Значит, пчёлка», — отметила Нелька странную деталь в портрете без капли удивления, с некоторой отстранённостью. Почему именно это насекомое, и как это связанно с незнакомцем, Нелли и не знала, но чувствовала зуд разгорающегося любопытства.

Она провела пальцем по рисунку, коснулась линии губ, очерченных скул, пчелы и, в последнюю очередь, длинных ресниц.

— Охренительные глазища.

Едва дождь утих, Нелли собрала рюкзак, заплатила за чай, который умудрилась растянуть на два часа, и вышла на улицу. В шумном кафе она успела подготовиться к контрольной по математике и к уроку биологии. Дома её ожидало празднование очередного не включённого в календарь торжества, вроде дня водолаза или дня ежиного сопения. Учиться в разгар безудержного веселья не всегда получалось, а чаще всего не получалось совершенно. К маю учителя устали от бесконечной подготовки к ЕГЭ не меньше старшеклассников, зверели и срывались по пустякам. Давать математичке повод для истерики не хотелось абсолютно. Нелли и так была у неё «на карандаше», а это означало, что разгон для скандала не нужен. Быть ей облаянной, униженной и немножко даже оплёванной.

Если истерику учительницы Нелли терпела с вселенским равнодушием на лице, то вынести разочарованный взгляд классного руководителя и биолога по совместительству, она не могла. Геннадий Александрович никогда не кричал, не унижал и не позорил. Но в его глазах плескалась такая искренняя, почти детская обида, будто ты не митохондрию с вакуолью перепутал, а избил старушку бездомным котёнком.

Отсутствие дочки мама могла и не заметить. Всё чаще праздник перетекал в банальную попойку, в которой большинство гостей не были знакомы с хозяйкой квартиры.

Нелли подтянула лямку рюкзака, заправила за уши зелёные пряди волос. В любом случае домой она попадёт не раньше девяти часов, может, вечеринка уже заглохнет или переместится на другую территорию. Хорошо, если остались вкусняшки с «праздничного стола» и что-нибудь помимо пива и чипсов.

Уже больше полугода Нелли подрабатывала уборщицей в парикмахерской. Три раза в неделю после закрытия «Дивы» она убирала зал и натирала до блеска зеркала. Несложной и удобной работой обеспечила мама подруги Нелли — Жанна Эдуардовна, носившая звучное прозвище ЖанЭд. Салон красоты принадлежал её знакомой, скорее всего одной из армии должниц Жанны. Это ЖанЭд умела — помогать всем вокруг, где-то советом, где-то деньгами или услугой, а потом собирать долги.

Тут она убила сразу двух зайцев: содрала долг с хозяйки «Дивы» и облагодетельствовала Нельку. ЖанЭд не была расчётливой или хитрой, все эти благотворительные комбинации получались у неё случайно, по велению души. Она не умела оставаться с краю событий, влезала в каждое и перекраивала судьбы своими волевыми решениями.

У дверей салона Нельку встретил охранник. Невысокий парень всего на год старше неё. На этой должности он проработал всего месяц, но уже успел миллион раз сказать, что это временное пристанище, чтоб обвыкнуться после армейской жизни, а потом он поступит в институт. Правда направление будущей профессии ещё не выбрал. Главное, чтоб потом его взяли в полицию.

— Я тебя и не узнал. Что за зелёное безобразие у тебя на башке?

Нелли пожала плечом, подхватив свалившийся рюкзак.

— Неоновый изумрудный, — и тут же добавила: — Не вздумай цеплять мне новую кличку!

— Кикимора, — выдал охранник. — Пока цвет не поменяешь, так и буду тебя называть.

— Одуван мне нравилось больше.

— Одуван теперь не актуален.

Оставив рюкзак на вешалке, Нелли натянула резиновые перчатки и принялась за уборку. Помимо работы в салоне она помогала ЖанЭд в её мрачном бизнесе, вроде как на добровольных началах и безвозмездно, но женщина умудрялась сунуть ей пару купюр в карман драных джинсов или в рюкзак с присказкой «на презервативы».

С приближением лета начиналась пора ситуативных заработков, которые Нелька обожала за дешевизну и приятность в реализации. Вместе с друзьями они обносили ничейные деревья во дворах многоквартирных домов и продавали свою добычу на местном рынке. Деньги делили не поровну, а по справедливости. Кто надрал больше всех, тот больше всех и получал. Заработок постепенно перерос в соревнование. В их компании только дочка ЖанЭд Виталина не была азартной спорщицей, легко уступала первенство в непрезентабельной торговле, граничащей с законом. В принципе, только ей деньги и не были нужны, в обнесении деревьев она участвовала исключительно за компанию.