По квартире поплыл приятный аромат, хлопнула входная дверь — папа вернулся с работы. Только услышав его голос, Неля выбралась из недетских мыслей. Несколько часов она пыталась убедить себя, что во всём виновата сама: во-первых, мешала спать другим, во-вторых, выпила много компота и крепко уснула. Вроде всё получалось правильно, но в это оправдание никак не вписывалась её обида и кипящая злость. От воспоминаний о мокрой пижаме, которую ей пришлось застирывать в раковине, в носу защипало, а горло сжало спазмом.

За семейным ужином Нелька сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, на папины замечания реагировала с опозданием, за что получила от сестры ощутимый пинок по голени и предупреждающий взгляд.

Отодвинув пустую тарелку, Юрий Михайлович откинулся на спинку стула, нашёл взглядом молчаливую дочку.

— Мама сказала, что на тебя сегодня жаловалась Александра Константиновна.

Нелька выпрямилась и подняла взгляд. Краска тут же бросилась к щекам, выдавая её волнение. Ей хотелось поделиться своими переживаниями, но мешал страх и стыд.

— Я хорошо себя вела.

Юрий Михайлович дождался, когда жена придвинет к его руке кружку с кофе, отхлебнул, глядя на присмиревшую дочь поверх чашки.

— Видимо, нет.

Надя придвинулась к Нельке, нащупала её ладошку и сжала. Разница чуть больше года наградила её необходимостью приглядывать за младшей сестрой и, если нужно, защищать.

— Представляю, как ей сложно с вами справляться, — продолжил Юрий Михайлович, ища взглядом поддержку у жены. — С вами двумя иногда на стенку хочется залезть, а там двадцать.

— Двадцать пять, — подсказала Вера.

— Тем более. Не заставляй меня за тебя краснеть.

— Не буду, — пообещала Нелька, но уже на следующий день нарушила данное отцу слово.

А причиной стала каша. Виталина Колесникова не дружила с Нелькой и с Серёжей не общалась, но Александра Константиновна рассаживала детей самостоятельно, без учёта их симпатий или дружбы, за обедом они оказалась за одним столом. Нелька увлечённо выгрызала мякиш из хлебных ломтей, чтоб передать потом корки Серёже, огрызки складывала у тарелки, Вита лениво ковыряла ложкой в манной каше, пила из кружки какао, аккуратно и медленно, чтоб пенка не коснулась её губ. Нелька тоже ненавидела эти пенки, а Серёжку — их потребителя, воспитательница отсадила куда подальше, через два стола. Корки придётся передавать чуть ли ни контрабандой, через несколько рук.

Заметив, что за их столом тарелки с кашей практически нетронутые, Александра Константиновна замерла, сверхъестественным нюхом учуяв вероятность наказания.

— Кто у вас тут беззубая бабушка? — она приподняла пальцами кусок хлеба, выгрызенный в виде буквы «П».

Дети обернулись к их столу, начали похихикивать.

Нелька насупилась и спрятала пока ещё не обнаруженный точно такой же кусок, где-то внутри вспыхнула и начала разрастаться злость, приправленная острой обидой.

Решив, что дети достаточно посмеялись, воспитательница махнула рукой.

— Когда я ем, я глух и нем, — она перевела взгляд на тарелку манки перед Виталиной. — А кто это кашу не ест?

Вита улыбнулась и чистосердечно призналась:

— Я не люблю манку, и она холодная.

— Кто не будет есть, тому за шиворот засыплю. Неблагодарные. Государство вас кормит, всё для вас, а они нос воротят.

Вместо того чтобы изобразить аппетит, Вита отложила ложку.

Нелька тогда решила, что у Виталины совершенно не развито чувство самосохранения. Видимо, она из тех, кто суёт голову в пасть крокодила, в надежде пересчитать зубы.

Александра Константиновна молча подняла тарелку, одним пальцем отодвинула ворот нарядной кофточки Виты и опрокинула туда манку. Большая часть липкой субстанции потекла поверх одежды, но кое-что просочилось и под неё. Вита открыла рот, но не заплакала, в её глазах плескалось такое искреннее недоумение, что Нелька не стерпела и вскочила. Схватила свою тарелку и перевернула на блузку воспитательницы. Остывшая каша на секунду прилипла однородным блином и сползла на юбку, будто большая улитка, оставив склизкую дорожку.

За себя Нелька не смогла постоять, проглотила обиду, но позволила гневу вырасти до огненного шара, который взорвался мгновенно из-за девочки, что даже не была её подругой.

Александра Константиновна никогда не била детей по лицу, но в этот раз не сдержалась. Звонкая пощёчина отбросила Нельку назад, она налетела на стул, но не упала. Женщина тут же испугалась своей вспышки, схватила Нелли за руку и потащила в туалет.

Захлопнув дверь, схватила с вешалки первое попавшееся полотенце, смочила под струёй холодной воды и приложила к щеке Нелли.

Нелли молчала, в ушах всё ещёзвенело от удара, пол-лица пульсировало болью, но слёз не было. Александра Константиновна, отпустила полотенце, присмотрелась к чётко выделяющейся пятерне на светлой тонкой коже с веснушками.

— Ты же понимаешь, что ты поступила плохо, гадко, у меня не было выбора. Я должна была тебя наказать.

Нелли потрогала пальцем опухшую щеку, на ощупь она казалась горячей и воздушной, как зефир.

— Вы же то же самое сделали.

Воспитательница опустилась на одно колено, обхватила Нелли за плечи и впервые заглянула в глаза.

— Это совсем разное. Я вас воспитываю, чтобы вы выросли хорошими людьми. — Она придвинулась ещё ближе и неискренне улыбнулась. — Давай никому об этом не скажем. А то родители решат, что ты скверный ребёнок и будут меньше тебя любить.

Нелли высвободилась из цепких объятий и снова приложила к щеке полотенце. Её всё ещё мелко потряхивало, выплеснувшаяся злость осела на коже колкой пыльцой и зудела.

— Хорошо, — нехотя согласилась она.

Вечером, когда родители стали забирать детей, Нелли расположилась рядом со шкафчиком Виталины в ожидании её мамы. Громогласную Жанну Эдуардовну боялось большинство детей и, наверное, не меньшее количество взрослых. Женщина-трансформатор беспрестанно вырабатывала шум, активность и суету, разговаривала, будто обращалась со сцены к полному залу, пахла крепкими сигаретами и носила мужские ботинки с жёсткими как проволока шнурками.

Нелька робела при виде этой большой женщины, вот и в этот раз потеряла дар речи. Жанна Эдуардовна хлопнула дверцей с грибком, так что зашаталась вся линия шкафчиков. Увидев Нелли, она покровительственно потрепала её по плечу.

— Ты чего трясешься, куцый хвост?

— Витка не переворачивала на себя манку.

— Чего? Да говори ты громче, что за писк кошеня? — Она села на банкетку, скрипнувшую под её могучим телом. — Какую манку?

— Ведьма засыпала ей манку за шиворот, — назвав воспитательницу кличкой Нелли растерялась. Это вышло случайно. Но именно это привлекло внимание Жанны Эдуардовны.