Столыпин поднял на него пронзительные глаза. Бестужев ещеболее выпрямился в кресле.

– Должен констатировать, что вы справилисьнеплохо, – сказал министр. – Весьма даже неплохо.

– Ваше высокопревосходительство…

– Можете обращаться ко мне «Петр Аркадьевич». Это ровновдвое короче титулования. Экономия получается довольно значительная, всепросчитано…

Бестужев невольно вспомнил, что премьер закончилфизико-математический факультет Петербургского университета. Что ж, логично…

– Ларионов дал высокую оценку вам и этому приставу… Моргуле?

– Мигуле, Петр Аркадьевич. Пристав и в самом делеоказал огромную помощь…

– Ну что же, – сказал министр. – По труду – ичесть… Обстоятельства дела требовали немедленного доклада на высочайшее имя, ия уже теперь могу поздравить вас четверых с Владимирскими звездами. Еговеличество изволил собственноручно начертать на докладе: «Молодцы служаки!Звезды Владимира всем четырем!» Именно так, с двумя восклицательными знаками.

Бестужев почтительно склонил голову, как и следовало приупоминании государя императора в таком аспекте. Воротник вновь врезался в шею,на сей раз значительно больнее.

Значит, вот так… Ларионов предпочел пустить в ход первыйвариант отчета, не компрометирующий Бестужева, а, наоборот, чрезвычайно длянего лестный. Неким моментальным озарением Бестужев догадывался, что этосделано опять-таки с циничным, коварным расчетом. Пожалуй, этот вариант дажеболее эффективен для целей полковника. Человек обиженный, оболганный,несправедливо обвиненный может-таки найти в конце концов того, кто согласитсявыслушать его историю и поверит ему, а не клеветнику. Всякое в жизни случается.Обиженный, наконец, самим фактом своего существования представляет угрозу.

Зато вот так… Умно, ничего не скажешь. После хвалебногоотзыва о ротмистре Бестужеве, после императорской резолюции, после мнимоголарионовского благородства и новехонькой звезды на груди означенный ротмистррискует прослыть умалишенным, если теперь начнет искать на полковника управу,оперируя лишь обрывочными, легковесными уликами, которые при ближайшемрассмотрении предстают и не уликами вовсе… Умно. Старая школа.

– Ротмистр, – произнес Столыпин, брезгливоморщась. – Здесь, разумеется, остаются свои темные пятна и неприглядности…Об этом мерзавце, Рокицком, постарайтесь побыстрее забыть. Это мнение, вампонятно?

– Так точно, Петр Аркадьевич! – четко сказалБестужев, презирая себя, но слишком хорошо зная, что не сможет ничего поделать.

– При нынешней ситуации в стране это было бы излишнещедрым подарком господам думским говорунам и прессе…

– Я понимаю, Петр Аркадьевич.

– Эта девица… Серебрякова и в самом деле настольконедосягаема для следствия, как это характеризует полковник?

– Полностью, Петр Аркадьевич. Несмотря на юный возраст,законченная кокаинистка, на грани помешательства…

– Господи, даже в Сибири. Даже там… У вас что-то естько мне, ротмистр? Вы так нетерпеливо пошевелились…

– Ваше… Петр Аркадьевич! Я полагаю, настало времяозаботиться тем, чтобы коллежский асессор Струмилин был перезахоронен восвященной земле. Он не самоубийца, он пал…

– Я понял, – с небрежной властностьюгосударственного мужа прервал Столыпин, сделав пометку в брульоне. –Необходимое представление в Святейший синод будет внесено. Итак…

Он с мастерски скрытым нетерпением уже смотрел сквозьБестужева, чему тот никак не мог обижаться, – как-никак на этом человекедержалась вся империя, словно земной шар на плечах Атласа, и его время былонеимоверно дорого…

– Петр Аркадьевич! – торопливо сказал Бестужеввместо того, чтоб встать и, щелкнув каблуками, откланяться. – Позвольте мнетакую дерзость… Рискую обратиться к вам с прошением как к министру внутреннихдел, высшей для меня инстанции…

– Ну… Пожалуй.

Бестужев распахнул сафьяновую папку, от волнения выхватиллист вверх ногами, спохватился, привел его в надлежайший вид и протянул черезстол, почтительно привстав.

Столыпин читал быстро. Вскинул мохнатые брови:

– Я понимаю, ротмистр, что вы не решились бы нарозыгрыш… Однако это несколько странно. Я давно уже не видел, чтобы офицеры ввашем положении, при недурном карьерном взлете, добровольно просились в Сибирь…Быть может, кратко объяснитесь?

– Не знаю, смогу ли, Петр Аркадьевич, – сказалБестужев чистую правду. – В написанном или печатном виде эти словавыглядят вполне обыденно, но при произношении их вслух приобретают глупуюпатетику, неожиданную слащавость… Французы называют это «равнением на знамя»…Петр Аркадьевич, вы осуществляете грандиозную программу по переселениюхлебопашцев в Сибирь, это историческое предприятие…

– Вы льстите?

– Я думаю, вы в этом не нуждаетесь. Так вот… Неужели выбудете считать свою задачу исполненной, если в Сибирь поедут исключительнонерадивые, пьяницы, штрафные? Ведь не в этом смысл освоения сибирскихпространств?

– Ну что же… Не скажу, что объяснение исчерпывающее, нообладает внутренней логикой… – Он раздумывал несколько секунд. –Ну-с… В Шантарске, словно по заказу, свободна вакансия начальника охранногоотделения. Пойдете?

– С превеликим… – голос у него предательскисорвался.

Пронзив его испытующим взглядом, Столыпин взял ручку,обмакнул перо в хрустальную, в серебряной оправе чернильницу и написал напрошении две строки. Расписался. Кивнул:

– Думаю, проблем не возникнет. Подозреваю, в этомздании моя рекомендация имеет некоторый вес… В этом есть смысл. Действительно,не стоит уподобляться англичанам, осваивавшим Австралию с помощью известногорода субъектов. Поздравляю, ротмистр…

– Разрешите идти? – Бестужев встал, держа руки пошвам.

– Подождите, – глаза Столыпина на миг стали неминистерскими, а человеческими, живыми, озорными. – Не бойтесь, я всеравно не изменю принятого решения… Это – женщина?

Стоя навытяжку, Бестужев сказал:

– Как и во множестве историй, Петр Аркадьевич, женщинаприсутствует и в этой, не стану скрывать. Но – на периферии событий. Есть вещиважнее. Равнение на знамя…

– Интересное у вас стало лицо, господин начальникШантарского охранного отделения, – задумчиво сказал министр, в глазахкоторого понемногу гасло человеческое, полностью заменяясь державным. –Никак не могу определить его выражение… но, увы, нет времени на посторонниеребусы. Желаю удачи.

– Благодарю, ваше высокопревосходительство! –отчеканил Бестужев, стоя навытяжку, не сводя глаз с могучего Столыпина,казавшегося сейчас ротмистру несокрушимым и вечным.

Он стоял так, словно уже прозвучала команда «Равнение назнамя!» и блистающие сабли замерли в положении «подвысь».