И сразу увидел начищенные сапоги… Слева раздался жуткий шум– это, надо полагать, Зыгало вышиб дверь черного хода. Нет, поздно, тот успелскрыться, тишина…

Медленно подойдя, Бестужев присел на корточки над неподвижнолежавшим штабс-ротмистром Иваном Игнатьевичем Рокицким, однажды в жизненнойлотерее вытащившим несчастливый билет, – а вот теперь и второй… Лицо былоискажено гримасой, зубы оскалены, в воздухе еще чувствуется аромат горькогоминдаля.

«Боже мой, – подумал Бестужев, выпрямляясь. – Какя был к нему несправедлив. И ничего уже не исправить, никого не вернуть…»

– Никого, ваше благородие… ох!

– Беги, разыщи телефон, – сказал Бестужев, необорачиваясь. – В аптеке, наверное, есть… Кого вызывать, сам знаешь… Живо!

Полковник Ларионов, насупясь, перебирал лежавшие перед нимпредметы: пистолет «Байярд» девятимиллиметрового калибра с вынутой обоймой,жестянку из-под какао «Эйнем», почти до краев наполненную тусклой серо-желтойкрупкой, карточку охранного отделения, выданную на имя Кузьмина (сфотографическим снимком Штычкова)… Брезгливо фыркнул:

– Каков подбор…

– Вы совершенно правы, – сказал Бестужев. –Идеальный набор улик.

Полковник вскинул на него глаза, но промолчал. Повертев в сильныхпальцах пистолет, спросил:

– Ничего больше не удалось обнаружить?

– Пока все, – сказал Бестужев. – НаВсехсвятской, восемь сейчас работает судебный следователь, когда я уходил,приехал Баланчук с офицерами, так что, не исключено, будут еще находки.

– Нет, но каков мерзавец! – сокрушенно промолвилЛарионов. – И я сам, собственной волей взял его в помощники, хотя,обозревая его прошлое, следовало загнать куда-нибудь в Туруханск тамошнимначальником пункта… Жалость одолела: как-никак не он первый придумал…Отблагодарил, подлец… Полной мерою. Нужно теперь нам с вами сесть и крепенькоподумать, как свести негативные последствия к минимуму. Вы, надеюсь, поможете?Ситуация щекотливейшая – иных причастных лиц мы категорически не можем не точто арестовать, но даже допросить…

– Вы Олечку Серебрякову имеете в виду?

– Конечно. Я уже ничуть не сомневаюсь, что именно этастерва, цветик якобы лилейный и непорочный, и убила Струмилина по наущениюРокицкого, но папенька Серебряков, доложу я вам, – фигура пресерьезнейшая.Здесь ему вовсе не обязательно пускать в ход свое влияние – наймет психиатров,светил, и они в два счета превратят ее в безвинную жертву наркотиков игипнотизма, совершенно недосягаемую для юстиции… С его капиталами станется… Чтоэто вы, Алексей Воинович, на потолке усмотрели? Так уставились…

– Вспомнил стихотворение, – сказалБестужев. – Стихи одного забавного юного студента…

Увы, растаяла свеча молодчиков каленых,

Что хаживали вполплеча в камзольчиках зеленых.

Что пересиливали срам и чумную заразу

И всевозможным господам прислуживали сразу…

Ларионов мягко сказал:

– Ротмистр, я отдаю должное вашему вкладу врасследование, но не кажется ли вам, что для стихов время определеннонеподходящее?

– Как знать… – усмехнулся Бестужев. – Какзнать… Очень уж стихи подходят к случаю. Потому что это – о вас, ВасилийЛьвович, вы, так уж получилось, прислуживали всевозможным господам… – Оннаклонился вперед, не сводя глаз с Ларионова. – Потому что не Рокицкий, авы за всем этим стояли, это вы – дьявол из Олечкиного полубреда… Это вы.Знаете, я не сразу зацепился за одну из Олечкиных обмолвок. Сначала онапроговорилась, что этот ее дьявол, вынудивший убить Струмилина, – уже вгодах. В постели, несмотря на свои года, показал себя неплохо. Мне подумалось,что это – не зацепка. Для безжалостных юных барышень не только вы, но иБаланчук, и Рокицкий, и я – порой люди в годах, пожилые. Это еще не улика. Нопотом я вспомнил другую ее фразу. О том, что даже имя ее «дьявола» означает«владыку». Вы, случайно, не помните, что означает по-гречески «Василий»,происходящее от византийского титула «базилевс»? Правда не помните? Почему вымолчите? Почему не возмущаетесь?

С поразительным хладнокровием Ларионов сказал:

– Полноте, кто же спорит с бредом сумасшедшего иливозмущается таковым?

– Это у вас не пройдет, – усмехнулся Бестужев.

– Как знать, милейший ротмистр, как знать. Светилпсихиатрии у нас нет, но сумасшедший дом имеется. Чует мое сердце, вам бы немешало его навестить. – Ларионов улыбнулся. – Отличный метод вы мнетут излагаете. Определение вины по имени подозреваемого. Василий, по вашейтеории, убийца… Михаил, надо полагать, контрабандист, а интересно, кто жАлексей-то будет в вашей интерпретации?

– Ну, не передергивайте, полковник, – поморщилсяБестужев. – Несолидно. Я понимаю, что вы защищены прекрасно, вы обрубиличасть концов, ведущих к вам, а те, что остались, чрезвычайно трудно будетраспутать… Но ведь «трудно» еще не означает, что невозможно вовсе?

Усмотрев резкое движение полковника, он отодвинулся, поднялнад столешницей руку с браунингом. От этого человека следовало ожидать всего.

Однако полковник Ларионов всего лишь тянулся за серебряным сэмалью портсигаром. Сунув в рот папиросу, прошел к двери, спокойно повернулключ и, вернувшись к столу, с тем же поразительным самообладанием спросил:

– Интересно, на чем же ваша уверенность основана?Надеюсь, не на одних излияниях кокаинистки Олечки?

– Ну, разумеется, нет, – сказал Бестужев, кладябраунинг на колени.

– Уберите пистолетик, право. Это несерьезно.

– Простите, нет. Очень уж я вам не доверяю, полковник,от вас, при вашем уме и хитрости, можно ожидать всего.

– Спасибо хоть, что признаете за мной эти качества…Итак?

– Честно признаться, я почти до последнего моментаподозревал именно Рокицкого, – сказал Бестужев, – движимыйобывательскими побуждениями: уж если он в свое время создал фальшивуютипографию, чтобы получить за нее орденок, то, по этой логике, мог и занятьсяограблениями караванов с золотом. У него, как у вашего помощника, были нешуточныевозможности. Но Рокицкий не укладывался в версию. Его возможностей, поразмышлении, было все же мало. Главный должен был обладать гораздо большейвластью… Это время от времени прослеживалось. Например, Рокицкий был бы не всостоянии самостоятельно изъять розыскной список на Мельникова так надежно, чтоИнженера долгое время считали вовсе отсутствующим в стране. Ну, и кое-чтодругое… Думаю, ни Ирина Аргамакова, ни другие люди не испугались бы так нашегонезадачливого Рокицкого. Нашли бы способ его нейтрализовать – хотя бы черезвас. Уж вы-то, любовник Аргамаковой, могли бы ее надежно защитить… Это вас онивсе боялись – и те, кто точно знал, и те, кто только подозревал… Вы ведь,полковник, мне подтвердили шитую белыми нитками версию о запоях Аргамакова… Выпросили не заниматься Мельниковым, поскольку он якобы работает на охрану. Ах,Василий Львович… Тут вы не продумали. Во-первых, волка вроде Мельникова ни зачто не сломали бы в далекой сибирской провинции, где на него нет и быть неможет материала. Во-вторых, будь он заагентурен, его не имело смыслаиспользовать здесь, секретных сотрудников такого полета вводят непременно внелегальные бомонды… Я понимаю: промахи были неизбежны. Невозможно избежатьлогических противоречий, особенно когда строишь защиту на ходу, подлаживаясь кнепредсказуемым ходам противника. Знаете, как я его поймал? И вас тоже –касаемо Енгалычева? Еще на приисках я им поднес разную ложь. Мельников считал,что в ящиках у меня – ручные пулеметы, и его люди у меня их потребовали в поезде.О мнимых пулеметах я сказал ему одному, хотя он и думал, что не только ему. АЕнгалычеву я поведал чистую правду – что в сумках будет не золото, а свинец. Унего не было никакого резона вешаться. А у «сообщников» – никакого резона емуугрожать. Будь тут замешан именно он, всего-то навсего передал бы черезсвязного, что груз состоит из свинца, – и нападение преспокойно отложилибы до лучших времен. Тут я вас подловил, не правда ли?