трёх километрах от нас, она бы непременно заявила, что и прочие аргументы в пользу войны являются таким же обманом. Она ещё не понимает, что когда дело касается общения власти с народом, нельзя говорить всей правды. Народ не способен воспринимать правду целиком, во всей широте спектра. Народ выбирает лишь то, что цепляет его воображение. Народ склонен всё упрощать и делать веские выводы. Искусство власти заключается в обмане людей таким образом, чтобы в конечном итоге они шли к истинным целям. На этом построены все религии: они рассказывают людям про ад, которого не существует, чтобы ад не возник на земле.

Что касается инсценировки видеосюжета с грязной бомбой, думаю, дело было так: одну из баз сарматов обезвредили силами спецслужб и с помощью нашей железной дороги вывезли бочки с радиоактивными веществами на временный склад в зоне. Эдик нашёл этот склад по дягилевской наводке ради дискредитации усилий наших разведчиков. И когда возник риск утечки видео, его переозвучили и запустили по телевидению в качестве доказательства того, что у сарматов есть грязная бомба. Может быть, формально это и было ложью, но по существу правдой. Только как объяснить это Кэрол?

Она что-то прочитала на моём лице и вдруг заявила:

— Ты сам не уверен, я же вижу. Ты сроду не видел ни одного ордынца, кроме как по телевизору, верно?

— Ну и что? Я и статую Свободы не видел, кроме как по телевизору. Я разберусь с проблемами и поеду на фронт, если, конечно, всё не закончится раньше. Я не прячу голову в песок, не щурюсь. Я готов смотреть правде в глаза. Катя, нравится тебе или нет, но этот конфликт был неизбежен. Он мог произойти раньше или позже, на их земле, на нашей, но понимаешь… — я задумался, подбирая понятные ей слова. — Это как экзамен. Неприятная штука, но без неё не перейти на другой уровень. Да, неохота, да, страшновато, но ведь когда получаешь высший балл, ты чувствуешь, что всё было не зря. И бессонные ночи уже не имеют значения, потому что ты достиг результата, и его у тебя не отнять.

— Вот! В этом вся ваша философия, — заворчала она. — Ну, к тебе у меня вопросов нет.

— Это почему же?

— Тебе просто нравится такая жизнь: беготня, перестрелки. У таких как ты всегда кто-то виноват: «зелёные», либералы, профсоюзы, дягилевские, сарматы, а ещё немцы, американцы, НАТО, саудиты, евреи. Но что происходит с моим папой? Он сроду был мирным человеком. Он даже в ликвидаторы не попал по здоровью: у него кардиостимулятор с детства, инвалидность. Он же добряк такой, в жизни никогда не дрался и на меня голос не повышал. А как мама умерла, он совсем шёлковым стал. И он всегда был за мир. На каждом застолье говорили: миру мир, лишь бы не было войны, не дай бог ещё раз пережить… Он и катастрофу на АЭС войной считал… Что случилось? Когда? Почему он сейчас кричит, чтобы я не смела осуждать вторжение?

— Кать, просто он старше и опытнее. Он и сейчас за мир. Знаешь ведь поговорку: хочешь мира — готовься к войне.

— Готовься, а не развязывай! Нет, я не понимаю. Он словно наслаждается этой бойней. Он хочет, чтобы мы всему миру показали кузькину мать и всё принимает на свой счёт, а оттого и на меня злится. Я вообще не поняла, когда всё изменилось.

— Не поняла, потому что не следила за ситуацией. Это ведь давняя проблема. Нам просто не оставили выбора.

— Чушь! Выбор есть всегда. Так можно любого убийцу оправдать, потому что он ведь не просто так стрелял, были же какие-то причины.

Она осеклась, поняв, видимо, что этот аргумент в моём присутствии звучит вызывающе. Значит, всё-таки считает меня убийцей. Но это правда, Шелехов, а на правду не обижаются.

Кэрол, сбавив тон, сказала:

— Отец в последние месяцы говорил, что мы движемся к эпохе глобальных войн, и их не остановить. Но ведь это не значит, что мы обязаны их оправдывать? — она смотрел на меня, проверяя, отзываются ли её аргументы. — Даже если мир кругом загорелся, можно оставаться при своём мнении. Война никогда не бывает вечной. Когда-нибудь пожар потухнет, и с нас спросят: а что мы о нём думали? Что мы сделали, чтобы его не было?

— Тебе сложно смириться, но войны действительно были всегда и, скорее всего, никуда не денутся. После них следует восстановление, обновление, очищение…

— Это какая-то имитация прогресса! — воскликнула она. — Приведи козу в дом, уведи козу из дома! Разрушь, построй, убей, роди! Мы жестокостью пытаемся насадить любовь, но ведь так не бывает: рождается ещё она жестокость, просто другого типа. Разве с большевиками не так получилось? Пока мир обновляется, превращая лучших людей в убийц, он не сможет понять чего-то важного…

— Ну, чего?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Чего-то, что я чувствую, но сформулировать не могу. А ты чувствуешь?

— Слушай, я чувствую, что у меня муравей на спине. Давай спать, а?

Я закрыл глаза и услышал, как она зашуршала, пытаясь найти удобную позу. Она так яростно пихалась, что я невольно улыбнулся. В этой молодой свирепости есть очарование, и жаль, что люди вырастают и превращаются в нас, обывателей и прагматиков. Но именно поэтому в реальном мире, который управляется стариками, прагматизм идёт на первом месте. Кэрол ещё предстоит это понять.

Но она не успокоилась. Вскоре я услышал её голос: она чеканила фразы, видимо, заранее выносив их в голове.

— Я всё думала, почему вы, взрослые люди, так очарованы войной? А теперь поняла. У вас больше не осталось шансов осуществить свои мечты. Вы везде проиграли, а теперь думаете, что сорвёте большой куш. Вам кажется, что это такой весёлый поход за сокровищами, и не только золотом, медью или нефтью, нет. Для вас важнее быть центром мира, ни много ни мало. Это позволит разом списать все прошлые разочарования, неудачи и грехи. Мой папа боялся вас всю жизнь. Он на «Чезаре» заработал межпозвоночную грыжу, а что он видел? Индексацию зарплаты раз в три года? Даже медицинской страховки нормальной нет! Он должен был ненавидеть и вас, и эту вашу войну, но он ликует вместе с вами, потому что скоро