муть у берега, я не мог понять, река это или озеро. Я лишь слышал сладкие переливы и ощущал ледяную прохладу на языке. Вода впитывалась в меня через каждую пору, и я так долго целовался с ней, что напрочь сбил дыхание. Напившись, я откинулся на спину, булькая животом, и смотрел в небо с кучевыми облаками, похожими на снежных орков: жуткие, клоунские гримасы приветливо плыли надо мной.

И в чём смысл стреляться здесь, в зоне, когда можно выползти на открытое место, дождаться вертолёта, ареста, допроса. А потом предложить смыть мою несуществующую вину настоящей кровью. Неужели Рыкованов откажет мне в этой последней радости? Кто знает, может быть, я ещё повоюю. Я ещё повоюю.

В голове колотилась мысль, что нужно выползти наверх, иначе меня могут не найти. Но обморок накрыл меня, как оползень, и хотя я лежал на мягком тёплом грунте, голова моя словно бы опрокидывалась и опрокидывалась назад, пока я окончательно не потерял равновесие.

Я пришёл в себя, и поначалу не понял, где нахожусь. Подо мной была влажная земля, в которую я впаялся, как сонная рептилия. Какое-то время мне казалось, что я полностью парализован. Потом я двинулся и понял, что ещё жив. Нога болела, но не так сильно. Я сел.

Солнце заходило у меня за спиной, и тень вытянулась вдоль холодного песка.

Внезапно я услышал голоса и звук двигателя, затаил дыхание, упал на землю и притаился. Чего же ты прячешься, дурень? Тебя всё равно найдут.

— Здесь, здесь он! — закричал мужской голос. — Сюда давай.

Звук двигателя стал резче: машина приближалась. Я сунул руку за пояс и достал пистолет. В этом не было большого смысла, но когда у тебя пистолет, ты не можешь действовать по-другому.

— Ты не дури! — послышалось сверху. — Брось игрушку.

Я не видел, кто со мной говорит: его чёрный контур возвышался против света. Прекрасная мишень. Я вытянул руку и прицелился.

Что-то больно ударило по пальцам, пистолет отлетел в сторону, и сильные руки принялись мять меня, как тесто. Мне заломили локти назад, потащили наверх. Их было двое. Мелькали штаны цвета хаки.

Наверху стоял странный самоход: телега с мотором впереди, с открытой кабиной и плоской дощатой платформой, на которую меня втащили и прижали коленом.

— Едем, — гикнул грубый голос.

Машина пошла жёстко. Чья-то сильная рука упёрлась мне затылок, так что я занозил о шершавые доски лоб.

Глава 10.

Остров Моськин

Иртяш — название резкое, как пощёчина, а в моей юности ещё и зловещее, полное недосказанности и легенд. Об Иртяше рассказывал каждый ликвидатор, и красота озера всегда противопоставлялась его опасности, ведь в акваторию выпала изрядная часть осадков от взорвавшегося реактора. Говорили, что в Иртяше водятся гигантские рыбины: кто-то умудрялся вылавливать их или забивать острогом, а кто-то просто видел блестящие спины у водной глади. Ходили разговоры, что до аварии гигантские сомы и карпы жили в тоннелях для охлаждения реактора, а после взрыва были выброшены в заражённую акваторию и там, на воле, достигли исполинских размеров.

У Иртяша искромсанный каменистый берег и множество островов, поэтому оно живописнее многих уральских озёр, хотя конкуренция в этом крае большая: в радиусе тридцати километров вы найдёте не менее тридцати водоёмов.

Как это часто бывает на Урале, природная красота и техногенные беды шли рука об руку. Края, изобилующие озёрами, привлекли строителей первого комбината по производству оружейного плутония — «Маяка».

В середине 40-х годов XX века Советский союз был втянут в ядерную гонку вооружений. Американцы уже сбросили две бомбы на Хиросиму и Нагасаки, но работы в СССР оставались на уровне теоретических выкладок. Когда стало очевидно, что без ядерного противовеса Союз оказывается уязвим к атакам американцев, работы над атомным проектом перевели в практическое русло. Их возглавил Игорь Курчатов, получив неограниченные полномочия в выборе средств и методов. Для строительства атомной бомбы требовалось создать новую индустрию, состоящую из горнодобывающих, металлургических, химических и атомных предприятий, целью которых было получение небольшого количества плутония — порядка десяти килограммов. Именно реакторы «Маяка», сжигая тонны природного урана, позволили к лету 1949 года выделить из продуктов реакции необходимое количество плутония. Этот заряд взломает тишину Семипалатинского полигона и откроет новый этап Холодной войны, растянувшейся на полвека.

Комбинат был построен на южном берегу Иртяша. Вернее, непосредственно к воде подходил возникший рядом с предприятием город, который в разное время назывался Челябинск-40, Челябинск-65, а перед катастрофой — Озёрск. Сам комбинат располагался южнее возле озер Нанонога и Кызылташ, а построенная к началу 90-х атомная станция была в 14 километрах на востоке.

Вода использовалась для охлаждения реакторов, но она же, как бессознательное, маскировала проблемы: в водоёмы сбрасывали радиоактивные отходы. Когда в 90-х об этом разрешили говорить, отец внушил мне мысль, что по-другому было нельзя — слишком сложным был проект, слишком быстро требовался результат.

Особенно драматично загрязнили реку Теча: в первые годы работы комбината тонны изотопов сбрасывали прямо в ток реки, считая, что их разнесёт на сотни километров вдоль русла вплоть до океанических вод. Но радиоактивные металлы оседали по руслу в пределах сотни километров, вызывая болезни и гибель жителей, живущих возле Течи (часть верхних посёлков отселили). Через несколько лет после запуска комбината открытый сброс отходов прекратили, накапливая их в специальных резервуарах, но в 1957 году взрыв одной из таких ёмкостей стал первой серьёзной радиационной катастрофой СССР. Попутно отходы сбрасывали в несколько технологических водоёмов, включая озеро Карачай, которое, пересохнув в 1967 году, открыло дно: вместе с пылью на десятки километров раздуло изотопы.

Иртяш, самое крупное из местных озер, тоже получил статус технологического водоёма В-1, но поскольку был первым в каскаде водных преград, в годы работы комбината и атомной станции загрязнялся не так сильно. На его восточных берегах, выходящих к Каслям, можно было купаться. Основную дозу радиоактивных осадков Иртяш получил после взрыва АЭС.

Когда наша моторизованная телега выехала к берегу озера, у меня не было сомнений, что это Иртяш. Я никогда не видел озеро, но хорошо представлял его по редким фотографиям и рассказам ликвидаторов, друзей отца. В месте, к которому мы подъехали, озеро не казалось большим: другой берег находился в сотне метров,