его незаменимым. Прежде этот план казалось ему надежным страховым полисом, но теперь в нем обнаружилась масса неудобств. Пожар уничтожил Вестибулу Дика Дженнити, и отныне всякий раз, как Ламму нужно было в Сумеречное место, приходилось ехать в Королевские Поля и тащиться через лес к оригинальному порталу.

Настроение у Ламма было самое кислое. Ему остро требовался Сон.

После Сна Ламм, пожалуй, попросит старую каргу сделать его женщиной. Это показалось ему забавным – стать очень некрасивой женщиной, которую окружающие либо не замечают, либо недооценивают.

Δ

– Достаточно, – объявил Ламм, вынимая руки из воды.

Вестховер принес ему полотенце и осторожными прикосновениями промокнул кисти старика.

– Лучше?

– Немного. – Ощущения, которые горячая вода возвращала пальцам и суставам, были болезненными, покалывающими, причем с каждой старостью болело сильнее. Вестховер помог ему натянуть перчатки из телячьей кожи.

Зазвонил телефон.

– Лучше ответь, – сказал Ламм. – Это, наверное, Лаверинг звонит доложить, что покончил со студентом и с тем кретином.

Министр финансов подошел к аппарату на стене, снял с крючка воронкообразную трубку и некоторое время слушал.

– Ясно, подождите. – Прикрыв мембрану ладонью, Вестховер поглядел на Ламма поверх своих черных очков: – Доставка для Национального музея рабочего, какие-то стеклянные глаза.

Ламм озадачился. Последние месяцы он и думать забыл о своих владениях на улице Малого Наследия. Впрочем, цель тех заведений и состояла в том, чтобы отбивать всякое внимание. Однако Национальный музей рабочего стал его любимым детищем, и хотя Ламм покупал так много вещей, что потерял им счет, заказ на стеклянные глаза он помнил.

– Кто доставил?

Министр финансов спросил имя, кивнул, услышав ответ, и снова прикрыл трубку рукой:

– Симона Джентль.

После паузы Ламм сказал:

– Пусть поднимется.

Не тот, кем он себя мнил

Длинный полированный дубовый стол почти упирался в донельзя заставленный буфет, и без того ломившийся от тарелок, блюд и декантеров: ваза с павлиньими перьями соседствовала с сосудом с мутной жидкостью, в котором плавал зародыш свиньи, рядом лежала гипсовая маска с открытым ртом и высилась стопка книг в кожаных переплетах. На зеркальной каминной полке вокруг часов под стеклянным колпаком были разложены мелкие беленькие косточки каких-то животных. Высокие окна на противоположной стене, выходившие на улицу, занавешивали тяжелые портьеры.

Секретарь усадил Ди почти рядом с дверью в коридор; на другом конце стола поместился Ламм. Слева от него в углу стояла статуя, о которой говорил сержант: мускулистый обнаженный человек «с осьминогом вместо головы» – извивающиеся щупальца схвачены в движении. Через открытую дверь в соседней комнате можно было видеть стеллажи, заставленные книгами и всякой всячиной – статуэтками, чучелами животных, новыми костями и целой армией засохших или больных растений с повисшими листьями. Над треугольным камином висела большая картина, изображавшая сцену охоты.

Секретарь присел в противоположном от статуи углу и прикурил сигарету, поставив пепельницу на колени и улыбаясь Ди между сизыми выдохами. Глаза его были скрыты темными очками. Солдата вспомогательного корпуса, встретившего Ди на этаже и проводившего ее в номер, отослали.

Ламм тоже улыбался. Он превратился в весьма уменьшенную копию весельчака, которого Ди встретила в тот день в Общества психейных исследований. Плечи совсем высохли от старости, отчего драматург по-собачьи сутулился. Среди белых волос жирно блестела плешь.

Послышался новый отдаленный «бу-ум», вызвавший гвалт на улице: люди что-то кричали, солдаты отдавали приказы, дребезжали колеса повозок.

Мужчины продолжали с улыбкой глядеть на Ди.

Под воротом платья у нее вспотела шея. Ди изо всех сил старалась не обращать внимания на то, как зудит кожа под тканью. Ей хотелось поджать пальцы на ногах, а руки неудержимо тянулись открыть сумку, стоявшую перед ней на столе. Однако Ди пересилила себя.

Ламм не знает, что ей известно, а что неизвестно. В этом ее преимущество. Она ждет ответа уже пятнадцать лет и сможет подождать еще несколько минут.

Старик первым нарушил молчание:

– Доброе утро, миз Джентль. Кажется, у вас есть для меня глаза?

Δ

Ди вынула мешочек из сумки Гуччи. Секретарь взял его и отнес Ламму, после чего вернулся в свой угол.

– О-о, какие красивые, – восхитился Ламм, держа стеклянный глаз двумя обтянутыми перчаткой пальцами. В его движениях сквозила опаска. – Я заказал их тому посуднику, Йовену. Замечательный ремесленник. Торгуется как черт, но мастер дивный, просто дивный.

Секретарь Ламма что-то промычал в знак согласия.

– Иные заботы отвлекли меня от обязанностей в Национальном музее рабочего, равно как и от обязанностей в целом ряде других организаций, где я занимаю почетные посты, однако я чрезвычайно люблю это огромное здание с его воплощениями выдающихся тружеников нашей страны. Вы там бывали?

– Да, сэр, – сказала Ди.

– Я обратил внимание, что некоторые манекены начали слепнуть, и подумал – надо бы их подновить. Как вам мысль?

– Хорошая, сэр.

– Вы кажетесь на редкость благонравной девицей, – заметил Ламм.

Стекла дрогнули от нового пушечного залпа – заметно ближе предыдущих. Стеклянный колпак на каминных часах тоненько задребезжал.

– Если вам так угодно, сэр, – сказала Ди.

– Знаете, у вас интересное имя. Курьезное совпадение. Много лет назад жил такой Саймон Джентль, участник еще одного моего общества – психейных исследований.

Ламм бросил на Ди лукавый взгляд из-под кустистых бровей и вновь принялся рассматривать стеклянный глаз, поворачивая его так и этак. Глаз был желтого цвета.

– Саймон был большим шалуном. Не хочу вас шокировать, но он путался с замужней женщиной. Ревнивый муж выстрелил ему в пах, и Саймон истек кровью.

– При этом убийца находился под гипнозом.

Ламм уронил стеклянный глаз в открытый мешочек.

– Где вы такое слышали? Какая неординарная теория!

Значит, живые картинки не солгали.

– В музее есть экспонат, посвященный этому событию.

Ламм покачал головой.

– Этого не может быть. Вы выбрали странное время для шуток, дорогая моя. Конечно, такой неискушенной особе это простительно, но подобное остроумие кажется несколько низкопробным. А в чем, собственно, дело? Мы знакомы?

– Да, – ответила Ди. – Хотя я уверена, что вы не вспомните. У нас был общий знакомый по имени Амброуз, который посещал ваше Общество психейных исследований.

– Ах, вот что. – Ламм, прищурясь, вгляделся в Ди. – Я помню Амброуза. Пытливый юный ум. Явился к нам на порог и спросил, чем мы занимаемся. Мне пришлась по душе его искренность. Трагический исход. У него был такой потенциал! Колоссальный потенциал. Холера, эта чудовищная болезнь… А откуда вы его знали?

– Он сказал мне, что помогает вам спасать мир.

– Ха! – послышалось из угла.

– Тише, – оборвал Ламм.

– Извиняюсь, – сказал секретарь и улыбнулся Ди, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу на коленях.

– Он был о нас слишком высокого мнения, милый мальчик. Академическое направление Общества обладает