Питер видел, чувствовал и пытался изобразить постоянно меняющийся лик и капризы реки.

– Мы все еще в море, – сказал Жан Ги.

– Но возможно, чуть ближе к берегу.

– Да, хотя берег не всегда такое уж привлекательное место, – ответил Бовуар, пробираясь к кровати.

– Верно, mon vieux[104], – согласился Гамаш. – Пойду приму ванну.

За панорамным окном царила полная темнота, но каждые полминуты по нему ударял водяной кулак.

Полчаса спустя Гамаш выключил свет и улегся в кровать.

– Завтра будем на месте, – сонно сказал Бовуар. – Думаете, мы найдем там Питера?

– Думаю, да.

Засыпая, Гамаш размышлял о том, что их ожидает.

Изоляция и общество сумасшедшего могут довести до безумия даже самого устойчивого человека, не говоря уже о том, чей рассудок и без того нетверд. Как у Питера.

Завтра они почти наверняка увидят Питера Морроу, но Гамаш сомневался, что это будет тот Питер, которого они хотят найти.

Жана Ги пробудил бледно-розовый свет, проникающий в каюту, и запах кофе. Из парадного зала, где спали женщины, не доносилось ни звука.

А Гамаш уже встал. Сидя за обеденным столом, он разглядывал картины Питера и что-то напевал себе под нос.

– Все в порядке, patron? – спросил Жан Ги, садясь на кровати.

Что-то, казалось, произошло. Что-то изменилось.

И он тут же понял что. Впервые за два дня «Морской волк» не раскачивался, не дыбился и не нырял.

– Oui, – ответил Гамаш.

Но его голос и мысли находились где-то далеко.

– Мы все еще плывем?

Бовуар посмотрел в окно. Шторм закончился, ушел дальше по реке. К Антикости, Сет-Илю, Квебек-Сити и, наконец, к Монреалю.

По пути в ванную Бовуар кинул взгляд на стол и увидел, что картина Питера перевернута и неизбывная печаль превратилась в беззаботную радость.

Тем не менее лицо шефа было мрачным.

– Так что тут у вас? – спросил Жан Ги, вернувшись и поставив кружки с крепким кофе на стол.

– Merci, – пробормотал Гамаш, чьи мысли все еще витали где-то далеко.

И тогда он сказал Жану Ги, какую скрытую деталь обнаружил на картине Питера.

Там, среди губ, волн, печали и надежды, он нашел грешную душу.

Мирна и Клара проснулись, разбуженные солнечными лучами, проникающими через панорамные окна.

«Морской волк», казалось, стоял на месте. Если бы не успокаивающий шум двигателей, они бы решили, что корабль сел на мель. Но Клара и Мирна видели через окно, что береговая линия скользит назад.

Небо прояснилось, и река стала гладкой, как стекло. «Морской волк» плыл в сверкающий пастельными красками день.

Берег ровно поднимался из воды, словно сама река превратилась в камень.

Вторая комната оказалась пустой. Мужчины уже ушли.

Женщины налили себе кофе и по очереди приняли ванну. Когда, одевшись, они вышли на палубу, Гамаш, Бовуар и Шартран стояли у фальшборта.

– Вам лучше? – спросила Клара, становясь рядом с Шартраном.

Он был бледен, но больше не казался зеленым.

– Гораздо лучше. Извините. От меня было мало проку, и компания никакая.

Клара улыбнулась, но, заметив, что Мирна и Гамаш смотрят на Шартрана, поняла, о чем они думают. Именно о том, о чем думала и она.

Какое чудесное и своевременное выздоровление. Столько времени не мог даже на ноги встать. Но воскрес как раз к прибытию в Табакен.

Клара знала, что Шартран не симулировал морскую болезнь. Но возможно, он чувствовал себя не так плохо, как это могло показаться.

Теперь все пятеро стояли, опершись на перила фальшборта, а корабль скользил вдоль побережья при полном штиле, словно призрак.

Мирна перевела взгляд на Армана. Если остальные смотрели на берег, то Гамаш устремлял взгляд вперед. Он смотрел не туда, где они находились, и не туда, где они уже были, а туда, где они будут.

Он был мореходом. Человеком, стоящим перед мачтой. Но сегодня, этим ярким утром, он выглядел еще и тем, кем создала его природа. Детективом отдела по расследованию убийств. В земле, которую Бог отдал Каину.

И тогда Мирна поняла, что, хотя день начался поразительным спокойствием, он почти наверняка закончится смертью.

– Это Аньо-де-Дью, – сказал Жан Ги.

Клара не произнесла ни слова за последние полчаса. Остальные молчали вот уже пятнадцать минут.

В тишине они смотрели на берег и прислушивались к знакомым звукам корабля, рассекающего спокойную воду.

Солнце встало, и перед ними предстала невыразимо прекрасная земля. Простая. И ясная. Камни, лишайники, кустарники. Несколько упрямых деревьев.

А дальше – маленькая гавань и дома, построенные на камне.

Аньо-де-Дью. На берегу стояли несколько детей и махали им. Приветствовали корабль, который здесь не останавливался.

Клара заставила себя помахать в ответ и заметила, что Шартран сделал то же самое.

Может быть, он знает их? И потому машет?

Но ее разум не задержался на этой мысли. Он вернулся к единственному, что не отпускало ее.

К Питеру. Питер находился где-то здесь, неподалеку.

Аньо-де-Дью остался позади, потерялся из виду, а Табакен еще не появился. Неровный мыс, вдающийся в реку, разделял два поселка.

Дыхание Клары участилось, словно после бега на большую дистанцию. Она почувствовала, как похолодели ее руки. Может быть, она превращается в камень, как зайцы?

Корабль обогнул мыс, и Клара расправила плечи и наконец вздохнула полной грудью, подготавливая себя. Укрепляя себя.

И тут она впервые увидела Табакен.

Гавань представляла собой естественное укрытие, скалы уходили в реку с обеих сторон, словно каменные руки. Здесь неожиданно росли деревья. Карликовые, цепляющиеся за землю. Но полные решимости выжить. Они казались щетиной на усталом лице.

Гавань являла собой ловушку для солнца, скальную чашу. И поэтому то, что выживало здесь, в другом месте неизбежно погибало. Такова была игра природы, геологии и географии.

Корабль подошел к длинной пристани, и гавань показалась чем-то вроде убежища.

Не так ли колдун заманивает к себе жертвы?

Не так ли поступает и муза? Усыпляет твое внимание, завлекает тебя. В убежище от шторма. С обещанием вечной безопасности. Вечного мира.

Не то ли обещает и смерть?