девушка уехала с ним в Гренландию… – Сабина не знала, зачем она думает о викингах, живших в одиннадцатом веке:

– То есть знаю, – поправила себя девушка, – мне надо успокоиться… – она не помнила лиц пассажиров прокатной машины. Сабина поморщилась от боли в голове:

– Я разглядела только водителя. Невысокий мужчина, к сорока годам, лысоватый, носит очки… – она легко могла набросать портрет шофера, – говорил по-норвежски с заметным иностранным акцентом… – рванув Сабину за руку, кто-то из пассажиров прижал ей к лицу тряпку, со сладковатым запахом:

– Хлороформ, – она подышала, – это может быть опасно, для ребенка… – словно услышав ее, мальчик или девочка бойко заворочались:

– Ты в порядке, я знаю, – всхлипнула Сабина, – папа нас выручит, не беспокойся. Он поймет, что я пропала. Кто-то должен был увидеть машину, например, госпожа Ленсен… – несмотря ни на что, Сабина улыбнулась, – она вечно торчит у окна, рассматривая улицу…

Инге уверял, что у соседки есть и слуховая трубка. Летом, при встрече с Сабиной, вдова пастора поджимала губы:

– Вы вчера шумели, госпожа Эйриксен. Постановление городского совета запрещает громкие звуки, после десяти вечера… – стены в здании послевоенной постройки были тонкими. Пошевелившись, Сабина поняла, что ей связали руки и ноги. Она сидела на чем-то колючем:

– Одеяло, овечьей шерсти, – девушка разозлилась, – мерзавцы не хотят, чтобы я простыла. На дворе конец апреля, но вокруг пещеры еще лежит снег. Это русские, сомнений нет. Инге ожидал, что им заинтересуется Лубянка. Он не скрывает, что учился у покойной тети Констанцы, он посвятил ей несколько статей. Русские могут предложить ему работу, то есть завербовать его… – подняв связанные запястья, Сабина неловко изогнулась:

– Надеюсь, они купили бечевку в горах, а не привезли из Осло. Здесь продают только пеньковые веревки, нейлоновых пока нет. Но какие подонки, они похитили меня, чтобы шантажировать Инге… – ребенок все двигался, Сабина велела себе:

– Надо перегрызть веревку и бежать, как можно скорее. Инге не пойдет в полицию… – она хорошо знала мужа, – он не захочет терять времени. Но у него нет оружия, а у русских, наверняка, имеются пистолеты… – сплюнув пеньку, она яростно вцепилась зубами в бечевку:

– Сейчас вечер, хотя в такой черноте ничего не разглядеть. Вечер или ночь. Русские, должно быть, сидят в машине на смотровой площадке у водопада, за пару километров отсюда… – от смотровой площадки в ущелье вела каменистая тропа. Сабина задумалась:

– Они, наверное, хотят послать Инге записку. Они сообщат, что владеют сведениями, обо мне, вызовут его на встречу… – распуская зубами веревку, девушка опять отплевалась от пеньки:

– Не бывать такому, – пообещала себе Сабина, – никогда. Я выберусь отсюда, русских арестуют, а у нас появится ребенок, мальчик или девочка… – замерев, она услышала приближающиеся шаги.

При свете фонарика Андрей Петрович рассматривал упрямое, грязное лицо девушки. В машине, торопясь покинуть город, он не обратил внимания на то, как выглядит жена Викинга:

– Она его ровесница, росла с ним в одной семье. Она тоже сирота, еврейка, родилась в Судетах, то есть в социалистической Чехословакии…

По нехорошему огоньку, в красивых, похожих на темные вишни глазах, Андрей Петрович понял, что упоминать о Чехословакии не стоит. Ему не понравилась разлохматившаяся пенька, на запястьях девушки. В Осло они не успели запастись крепкой, американской веревкой. В норвежской глуши пользовались бечевками, вроде тех, что лежали в сельских магазинах СССР:

– Кажется, еще немного, и госпожа Эйриксен перегрызла бы путы. Вообще она хорошенькая, даже беременность ее не портит… – белый луч метнулся по одеялу. Изящная туфля, на плоской подошве, соскочила с узкой ступни девушки:

– Ногти на ногах красит. Как она ухитряется наклоняться, с животом… – удивился комитетчик. Ногти Сабине красил Инге:

– Это ерунда, – весело сказал юноша, – я привык красить стены. С твоей кисточкой… – он повертел бутылочку американского лака, – я как-нибудь управлюсь… – Андрей Петрович, вежливо, сказал:

– Вы потеряли обувь, здесь сыро. Позвольте, я вам помогу… – Сабина подумала, что можно ударить его ногами в лицо:

– Прямо в очки. Пока он опомнится, я убегу. Но у меня связаны щиколотки… – почувствовав прикосновение руки к порванному нейлону чулка, Сабина отчеканила, по-английски:

– Не смейте меня трогать, грязная тварь. Вы не имеете права удерживать меня, против моей воли. Вы, и ваши подручные отправитесь в тюрьму, вы шпионы СССР… – Сабина добавила слово из пяти букв, выученное от парней на Ганновер-сквер:

– Дядя Максим и тетя Марта при детях не матерятся, но все ребята отлично знают русскую ругань… – шпион, как Сабина называла лысоватого, покраснел:

– Вы такой же норвежец, как я китаянка, – девушка вскинула подбородок, – я слышу ваш акцент. Не затрудняйтесь, говорите по-английски. И я сама позабочусь, о туфлях… – Сабина решила потянуть время:

– Он пришел за письмом, для Инге. Мне надо оказаться в их машине, на стоянке. Здесь ущелье, глухие места, а водопад находится рядом с шоссе. Сейчас ночь, но, все равно, мимо может кто-то проехать, или там появится сам Инге… – русский извинился:

– Прошу прощения, госпожа Эйриксен. Мы не задержим вас надолго… – Сабина презрительно фыркнула, – только напишите весточку, вашему супругу, пригласите его на встречу. Если вы оба поведете себя разумно, ничего не случится… – сначала Андрей Петрович хотел, чтобы девушка составила письмо на месте:

– Не стоит рисковать, – подумал он, – придется развязывать ей руки. У меня в кармане пистолет, но барышня настроен решительно. Не удивлюсь, если она умеет стрелять… – он отступил, на несколько шагов:

– Госпожа Эйриксен… – Андрей Петрович откашлялся, – после свидания с вашим мужем мы, немедленно, покинем Рьюкан, и вы о нас больше не услышите… – в машине сидели ребята из комитета, отвечающие за охрану советского посольства в Норвегии. Андрей Петрович был уверен, что втроем они справятся с капризной супругой Викинга, буде девушка выкинет какой-нибудь фортель, как любила говорить его матушка:

– Она ждет ребенка, женщины в это время лишаются логического мышления. Не то, чтобы они им славились, в любом случае. Но ни она, ни Викинг не рискнут жизнью будущего сына или дочки… – по мнению Андрея Петровича, увидев приставленный к виску жены пистолет, Викинг подписал бы какие угодно обязательства о работе:

– Сейчас он отказывается от военных проектов, но за такие вещи лучше платят, в особенности, в Америке. Парню надо обеспечивать семью… – после казни Паука и супругов Розенберг у Советского Союза не осталось резидентов, имеющих доступ к научным программам армии США. Андрей Петрович не знал настоящего имени Паука:

– Никто не знает, только высшее руководство страны. Он советский человек, плоть от плоти трудового народа. Он начал работу в подполье юношей, задолго до войны… – материалы о деятельности Паука изучались на закрытых курсах для работников Комитета Государственной Безопасности. Андрей Петрович подумал, что, после успешного исхода операции с Викингом, он может получить орден:

– Но не звание Героя, конечно. Хотя, если мы узнаем, выжила ли доктор Кроу, то можно ждать и высших почестей… – не желая вызывать подозрений, у жены Викинга, он решил ни о чем не спрашивать девушку:

– Пусть она вызовет мужа на встречу, больше нам от нее ничего не надо… – в багажнике прокатной машины лежал велосипед. Один из посольских ребят, должен был проехать три километра до города, и опустить письмо в почтовый ящик Викинга:

– Не застав жену дома, он, скорее всего, отправился в госпиталь. Полиция закрыта, до утра он никого с постели не поднимет, а утром, даже раньше, он получит нашу весточку… – Андрей Петрович, галантно, предложил девушке руку:

– Вам тяжело идти, я вам помогу. В машине есть кофе, бутерброды… – госпожа Эйриксен смерила его надменным взглядом:

– Подавись своими бутербродами, красная сволочь… – последние два слова она сказала по-русски, с милым акцентом. Андрей Петрович решил ничего не отвечать:

– Ясно, что в Лондоне она водила знакомства с власовцами, или белоэмигрантами. Как говорится, хоть горшком назови, но в печку не ставь. Пусть ругается, главное, чтобы она