Немецкому вальтеру было лет пятнадцать, но пистолет оказался в отличном состоянии. В уединенном домике, в придачу к оружию, Инге получил флягу с горячим кофе, и кусок ржаной коврижки:

– Папе сейчас было бы столько лет, сколько Йенсену… – понял Инге, – он едва перевалил на шестой десяток… – Инге знал, что у товарищей покойного отца, с военных времен, припрятано оружие. На первой же ферме ему повезло. У Йенсенов телилась корова. Хозяйка, с ветеринаром, обосновалась в хлеву:

– И очень хорошо, – сварливо сказал сам Йенсен, – мать знает о пистолете. Она бы начала интересоваться, зачем тебе нужен вальтер… – хозяин подмигнул Инге, – женщина есть женщина. Я не стану. Поезжай с Богом… – он вылез из подпола со свертком, – ты честный парень, Инге, сын своего отца… – фермер размотал холщовое, вышитое полотенце:

– Я его держу в порядке, стреляет он метко, – заявил Йенсен, – той неделей мы с Харальдом проверяли, когда он приезжал на каникулы… – сын Йенсенов учился в Осло. Несмотря на протесты Инге, фермер налил ему кофе:

– Мало ли куда ты собрался, – туманно заметил Йенсен, – может быть, у тебя впереди дальняя дорога. Коврижку бери, выпечка свежая… – коврижку Инге сжевал, отъехав от ворот фермы. Поинтересовавшись здоровьем его жены, фермер подтолкнул юношу в плечо:

– Последний месяц на свободе гуляешь. Потом начнешь стирать пеленки и укачивать малыша. Впрочем, у вас вода из крана течет, вам не надо ходить к колодцу… – плита у Йенсенов работала на газовых баллонах, но баню, как и в родовой усадьбе Инге, топили дровами.

Уверенно ведя машину, Инге скосил глаза на пистолет:

– Сын своего отца. Я уверен, что папа бы тоже так поступил. И папа, и Равн, и дядя Джованни, и вообще, все мужчины, в семье. Мне надо спасти Сабину и будущего малыша. Я не могу ждать утра, тянуть время, пока откроется полиция… – Инге предполагал, что начальник городского участка поднялся бы с постели, в ответ на его звонок, но пожал плечами:

– И что бы он сделал? Для поиска в горах нужен не один десяток полицейских, а сотня. Вокруг пещеры, заброшенные сторожки, овчарни, расселины в скалах. Но русские не увезут Сабину далеко. Они не знают округи, а Сабина нужна им, чтобы выманить меня на встречу… – покойный Равн почти не рассказывал о пребывании на Лубянке, не распространялась об этом и тетя, как Инге звал доктора Кроу:

– Но их тоже шантажировали, – Инге поморщился, словно от боли, – чекисты, то есть гэбисты, угрожали, что расстреляют дядю Степана, на глазах у тети. Теперь они сменили название… – юноша услышал о Комитете Государственной Безопасности от тети Марты, – но черного кобеля, как говорят русские, не отмоешь добела… – Инге решил, до наступления рассвета, прочесать округу. В форде лежал мощный, американский фонарик:

– Многие в Норвегии до сих пор не пользуются немецкими вещами, не ездят на их машинах, – подумал Инге, – но папу с мамой расстреляли именно американцы, хотя все было устроено по заданию русских. Тетю и дядю Степана убили тоже русские… – Инге переписывался с маленьким Ником. Осенью мальчик пошел в третий класс, в школе Вестминстер:

– Он, как и тетя, собирается в четырнадцать лет поступить в Кембридж, – сказал Инге жене, – я в его возрасте стриг овец и возил в Рьюкан молоко, на отцовской телеге… – Сабина поцеловала его в нос:

– Зато потом вы приняли на ферме великого ученого, и все обернулось по-другому… – Инге тогда понял:

– Она права. Тетя опасалась со мной заниматься. Она говорила маме, что никогда не преподавала детям, но именно из-за нее я стал ученым. Если бы не тетя, я бы остался обычным фермером, только управлялся бы с цифрами ловчее других… – на занятиях Констанца рассказывала Инге о Галилее, Ньютоне и Джордано Бруно, чертила карты звездного неба, показывала математические фокусы и ставила опыты. Инге вспомнил добрые глаза, цвета жженого сахара:

– Она была не только ученый, но и учитель. Мой первый учитель… – юноша притормозил:

– Как я не подумал, дурак. Сабина согласится, она знает, что я любил тетю. Если это девочка, мы назовем ее Констанцей. Может быть, она родится рыженькой…

Зеленоватый свет приборной доски падал на растрепанные кудри Инге. Умело вписав машину в изгиб серпантина, он щелкнул зажигалкой. Дорога шла по краю хребта, огибая долину. Внизу, зажатые ущельем, переливались редкие огоньки Рьюкана. Вдалеке сверкали огни гидростанции. Инге сверился с часами:

– Сабина нарвалась на русских после пяти вечера. Они знали, где мы живем… – он задумался, – впрочем, для этого не надо быть шпионом. Я отдал хмырю карточку, на ней имеется адрес. За обедом я рассказывал о Сабине, впрочем, немного и осторожно. Но я упомянул, что она ждет ребенка… – юноша вздохнул:

– Из-за меня она оказалась в опасности. Но я разделаюсь с господином Андреасом. Обещаю, что его увезут отсюда в гробу. Лубянка поймет, что не стоит и на шаг приближаться к моей семье… – стрелка подбиралась к десяти. Заезжать в город смысла не имело:

– Ночи еще холодные, но куртку я взял, – Инге прибавил скорости, – припаркуюсь на стоянке у водопада, и пойду в горы. Хмырь не здешний, он изучал наши края по путеводителю, – Инге нехорошо усмехнулся, – кроме трех известных пещер, там больше ничего не указывается. Значит, с них я и начну… – ближе всего к водопаду располагалась пещера, где, после ранения, лежал Равн:

– Может быть, Сабину отвели именно туда, – вздохнул юноша, – тогда они должны были оставить машину на стоянке. Она открыта, сторожа нет, тем более, вечером… – фары выхватили из темноты указатель:

– Водопад Рьюканфоссен, высота 104 метра. Сверните направо, насладитесь величественным видом на гордость Норвегии… – скрипнули шины, форд Инге накренился, на обледенелой дороге. Машина скрылась среди высоких сосен, следуя за мерным гулом воды.

Запястья Сабины ныли, после размотанной бечевки.

Русский усадил девушку на заднее сиденье машины, между верзилами, в плохо пошитых костюмах, с незапоминающимися лицами. Один из коротко стриженых парней жевал лакричную тянучку. Сабину затошнило:

– Я могу есть даже лютефиск, но этого запаха я не переношу… – Инге любил лакрицу, но никогда не приносил домой такие сладости. Подышав, Сабина справилась с собой

– Он знает, что я терпеть ее не могу. Ладно, осталось недолго. Руки мне развязали, очередь за ногами… – она хотела разыграть начавшиеся схватки. На одном из приемов Инге поинтересовался у врача, как ему вести себя на родах. Пожилой доктор удивился:

– Вы доставите жену в приемный покой, и мы распрощаемся, господин Эйриксен. В следующий раз вы увидите супругу, когда придете навестить сына или дочку… – по веселому огоньку в голубых глазах, Сабина поняла, что Инге не собирается сдаваться. Юноша подтолкнул ее ногой под столом. Склонив рыжую голову набок, Инге, невинно, спросил:

– Но если схватки застанут нас на пикнике, в горах… – врач отозвался:

– Садитесь в машину, везите жену в больницу… – Инге развел руками:

– Сломалась машина, такое случается. И телефонов в ущельях пока не завели… – он, искренне, добавил:

– Я на всякий случай спрашиваю, господин доктор, из соображений безопасности… – врач, неохотно, согласился познакомить Инге с, как он сказал, механикой процесса:

– Механику процесса я знаю со средней школы, – прервал его юноша, – я считаю, что физик должен интересоваться и другими науками. Расскажите, как мне поддержать жену, какая ей нужна помощь… – возвращаясь из госпиталя, Инге пробурчал:

– Косность, как выражалась тетя. Я уверен, что когда-нибудь, все пары будут рожать вместе… – Сабина подозревала, что русский и его подручные, понятия не имеют, что надо делать при схватках. Девушка пошевелила связанными ногами:

– Я закричу, потребую снять веревку. Они испугаются. Я вижу по их лицам, что они и сейчас боятся…

Машину русские припарковали на пустынной стоянке, с аккуратными скамейками, с обложенным камнями кругом костра. На соснах висели кормушки, для птиц и белок. Серый асфальт освещал одинокий фонарь, лучи расплывались во влажной дымке. Сабина послушала мерный гул:

– Осенью мы водили сюда средние классы. Географ рассказывал о водопадах