Но Тито и его ближайшие соратники не предавались подобным иллюзиям. Было очевидно, что готовность принять русских «инспекторов» и попытка свалить всю вину на Жуйовича и Хебранга не приведут к желаемым результатам. Как могло быть иначе? Если бы Сталин согласился послать в Югославию своих «инспекторов», тем самым он бы опосредованно признал, что мог ошибиться. Если бы он притворился, что верит обвинениям против Жуйовича и Хебранга, он показал бы самым влиятельным партиям в Европе, что готов при первой же помехе пожертвовать людьми, выступавшими в защиту его лидерства. Письмо от 27 марта, адресованное Тито, он послал и всем членам Информбюро с призывом определить свою позицию по отношению к конфликту, и с директивой, читаемой между строк, присоединиться к нему в обвинении югославов[1111].

На заседании 12 апреля 1948 г. Тито заявил: «Наша революция достойная, наша революция не пожирает собственных детей!» Но, едва высказав эту идею, он сразу же начал действовать с ней вразрез[1112]. Когда в начале мая стало ясно, что все мосты между ним и Сталиным сожжены, главной его заботой было уничтожить Жуйовича и Хебранга и тем самым предостеречь других возможных «предателей»: думайте, что делаете. Хотя Црни уже разоблачили как советского шпиона, он и после заседания 13 апреля поддерживал связи с советским послом, которому, в ожидании ареста, передал все личные записи, которые вел с самого начала партизанского движения[1113]. Он был убежден, что советская партия является единственной партией-матрицей, что именно она дает наиболее полную трактовку марксизма-ленинизма, и что Сталин – «вождь и учитель»[1114]. Хебранг, который думал точно так же, но не передавал Советскому Союзу никаких сведений, что подтвердил сам Сталин в письме от 4 мая, из-за своей популярности в Хорватии и организационных способностей был опаснее, чем Жуйович. Было нетрудно представить, что именно он сменил бы Тито, если бы в Белграде произошел переворот, как, вероятно, и было запланировано[1115]. В конце апреля он направил в Политбюро письмо, в котором, в соответствии с идеями Сталина, подверг общую направленность КПЮ детальной критике. «Это была своего рода диссертация для будущего шефа», – прокомментировал Кардель в своих воспоминаниях[1116]. В Президиуме Народной скупщины Тито 6 мая охарактеризовал Хебранга и Жуйовича как вредные для государства элементы, противников его единства и социализма, из-за чего их сместили с министерских постов. На следующий день новость, не давая особых пояснений, опубликовали в газетах, а 9 мая загребский Vjesnik сообщил, что новые министры финансов и легкой промышленности вступили в должности[1117].

В тот же день состоялось заседание Пленума ЦК, на которое Жуйовича уже не пригласили. Ему предъявили заключение партийной комиссии, состоявшей из трех членов, перед которой 13 апреля была поставлена задача расследовать дела – его и Хебранга. Благое Нешкович, Иван Гошняк и Вида Томшич закончили работу 8 мая. В своем пространном заключении они обвинили Жуйовича и Хебранга в том, что те до войны, а также во время нее и после устраивали провокации против государства и партии, и посему предложили исключить их из КПЮ. Андрия Хебранг в их донесении был охарактеризован как «антипартийный и вредный элемент, как предатель и орудие классового врага», а Сретен Жуйович – как «закоренелый фракционер, антипартийный элемент, клеветник и враг нашей партии и нашего государства»[1118]. Через несколько дней общественный обвинитель решил, что можно возбудить против них судебное дело, и выдал ордер на арест обоих. Как утверждает Джилас, Тито сам, ни с кем не посоветовавшись, приказал арестовать их[1119]. При этом в оправдание своего решения он сказал, что славно было бы, если бы Югославией руководили «усташ» и «четник». Это циничное замечание вызвало негативную реакцию даже у его ближайших товарищей, поскольку ни Хебрангу, ни Жуйовичу ничего подобного нельзя было поставить в вину. Тито это понял и больше не выдвигал этого обвинения[1120].

По сведениям, собранным британским послом сэром Чарльзом Пиком, органы безопасности 13 мая четыре раза приезжали на виллу Хебранга и вывезли по отдельности сначала его, потом жену Ольгу и детей (старшему было не больше пяти лет), а напоследок еще и все имущество семьи. Должно быть, нечто подобное произошло и с Жуйовичем, поскольку его дом, как сообщал Пик, был совершенно пуст и охранялся[1121]. Сначала обоих отщепенцев поместили в одно здание недалеко от Белграда, а позже перевезли в самую надежную тюрьму столицы, чтобы агенты Сталина не могли их освободить. Как писал Кардель, Жуйовича и Хебранга арестовали прежде всего потому, что югославские руководители опасались, что Советский Союз поможет им выехать из страны и представит их Информбюро как «истинных» представителей КПЮ[1122]. Кажется, советская разведслужба действительно попыталась их освободить, но успеха не добилась[1123]. Во всяком случае, арест обоих сильно обеспокоил Сталина, и он немедленно потребовал, чтобы в судебном расследовании их дела приняли участие и советские органы. Тито и товарищи решительно отклонили это требование как недопустимое вмешательство во внутренние дела Югославии. А Сталин в начале июня резко ответил им, что будет считать их «уголовными убийцами», если с Хебрангом и Жуйовичем случится что-нибудь плохое. Было ясно, что между Тито и Сталиным все мосты сожжены[1124]. Белградская газета Borba 30 июня 1948 г. опубликовала решение Политбюро об исключении Жуйовича и Хебранга из партии. Они были объявлены врагами югославских народов, фракционными элементами, действовавшими против КПЮ начиная с 1937 г. С этого началось их хождение по мукам: их подвергли суровому допросу, причем Жуйовичу поставили в вину прежде всего его связи с Горкичем, ряд самовольных военных акций во время народно-освободительной борьбы, в первую очередь «прорыв» на Сутьеске, который Тито по-прежнему считал «бегством», а после 1945 г. – заговорщическую политику, препятствовавшую экономическому подъему государства[1125]. В знак протеста он начал голодную забастовку, но вскоре, когда его убедили обратиться с письмом к Тито, отказался от нее[1126]. Неизвестно, получил ли он ответ.