Оливейра и Травелер были весьма высокого мнения о Реморино. Продвинутый парень, сразу видно. Они помогли санитару, который, когда не был санитаром, был просто номер 7, случай, поддающийся лечению, так что можно привлекать его для несложной работы. Они спустили каталку на грузовом лифте, где было немного тесновато, так что все очень близко почувствовали соседство 56-го номера, лежавшего под простыней неподвижным грузом. Родственники приедут забирать его в понедельник, они из Трелева,[541] люди бедные. А 22-й так до сих пор и не забрали, это уже ни в какие ворота. Люди с деньгами все такие, считал Реморино: хуже не бывает, настоящие стервятники, никаких родственных чувств. А муниципалитет что себе думает, 22-й так тут и будет?.. Какой-то чиновник тут появлялся, эксперт или что-то в этом роде. Но дни-то идут, уже две недели прошло, так что сами видите, хорошо, что холодильников восемь. То да се, вот уже трое, ведь там еще и номер 2, одна из основательниц. И ведь что интересно, у номера 2 семьи нет, но управление ритуальных услуг предупредило, что катафалк прибудет в течение сорока восьми часов. Реморино посчитал для смеху, и выяснилось, что прошло уже триста шесть часов, почти триста семь. Он называет ее основательницей, потому что старушка была здесь с самых первых дней, еще до доктора, который продал ее дону Феррагуто. А дон Феррагуто, по-моему, мужик что надо, разве нет? Подумать только, раньше у него был цирк, это ж надо.

Номер 7 открыл грузовой лифт, толкнул каталку и вприпрыжку побежал за ней по коридору, что выглядело ужасающе нелепо, однако Реморино решительно его остановил и пошел впереди с ключом, чтобы открыть металлическую дверь, а Травелер с Оливейрой одновременно полезли в карман за сигаретами, что поделаешь, рефлекс… На самом деле, что надлежало сделать — это принести какую-нибудь верхнюю одежду, поскольку новость о надвигающейся жаре еще не дошла до морга, который скорее был похож на зал для дегустации напитков, с длинным столом с одной стороны и холодильником от пола до потолка — с другой.

— Достань-ка пиво, — распорядился Реморино. — Вы ничего не видели, ладно? А то здесь правила слишком строгие… Вы, в случае чего, не говорите дону Феррагуто, вообще-то, ничего страшного, просто случается иногда пивка выпить.

Номер 7 скрылся за дверью одного из рефрижераторов и извлек оттуда бутылку. Реморино стал искать открывашку для бутылок в своем перочинном ножике, и Травелер с Оливейрой переглянулись, однако номер 7 заговорил первым:

— Может, лучше сначала этого положим, вам не кажется?

— Ты… — начал Реморино, но осекся с раскрытым ножиком в руках. — Ты прав, парень. Давай положим. Вот этот свободен.

— Нет, — сказал номер 7.

— Ты мне будешь говорить?

— Вы меня простите и извините, — сказал номер 7. — Но свободен вот этот.

Реморино не отрывал от него взгляда, а номер 7 улыбнулся и, помахивая рукой вроде как в знак приветствия, направился к спорному холодильнику и открыл дверцу. Изнутри вырвался яркий свет, похожий на полярное сияние или еще на какое-нибудь явление северной природы, посреди которого четко вырисовались ступни довольно крупных ног.

— Номер двадцать два, — сказал номер 7. — Что я говорил? Я их всех по ногам узнаю. А там номер два. Могу поспорить. Посмотрите сами, если не верите. Убедились? Ладно, этого поставим сюда, раз тут свободно. Вы мне помогите, осторожней, ставьте головой туда.

— Ну прямо отличник, — тихо сказал Реморино Травелеру. — Не могу в толк взять, почему Овехеро до сих пор его здесь держит. Стаканов нет, че, так что присосемся, будто к материнской груди.

Прежде чем взять в руки бутылку, Травелер затянулся так глубоко, как мог. Бутылка пошла по рукам, и первый «соленый» анекдот рассказал Реморино.

(-66)

Из окна своей комнаты на втором этаже Оливейра видел дворик с фонтаном, струю воды, классики, начерченные номером 8, три дерева, в тени которых среди травы была разбита клумба с геранью, и высокую глинобитную стену, которая закрывала здание со стороны улицы. Почти каждый вечер номер 8 играл в классики, он был непобедим, номер 4 и номер 19 хотели перехватить у него Небо, но все было напрасно, нога номера 8 точно попадала в цель, била в десятку, его бита всегда оказывалась в самой благоприятной позиции, это было великолепно. По ночам классики слабо светились, и Оливейре нравилось смотреть на них в окно. У себя в постели, под действием кубика гипнозала, номер 8 спит, должно быть, как цапля, поджав под себя одну ногу, мысленно перебрасывая биту короткими и точными толчками, чтобы добраться до Неба, которое скорее всего разочарует его, как только он его завоюет. «Ты невыносимый романтик, — подумал про себя Оливейра, потягивая мате. — Не пора ли подумать о розовой пижаме?» На столе лежало письмецо от безутешной Хекрептен, что же это такое, тебе можно уходить только по субботам, но это же не жизнь, дорогой, мне не выдержать столько времени одной, если бы ты видел, какой стала наша комнатка. Оливейра поставил мате на подоконник, достал из кармана авторучку и стал писать ответ. Во-первых, есть такая вещь, как телефон (далее следовал номер); во-вторых, они здесь очень заняты, впрочем, реорганизация не займет больше двух недель, после чего они смогут видеться кроме субботы и воскресенья еще и по средам. В-третьих, у него закончился мате. «Пишу как из тюрьмы», — подумал он, ставя подпись. Уже около одиннадцати, скоро Травелер придет его будить, он дежурит на третьем этаже. Потягивая мате, он перечитал письмо и запечатал конверт. Он предпочитал писать, телефон в руках Хекрептен был инструментом ненадежным, она не понимала ничего из того, что он пытался ей объяснить.

Слева во флигеле, где помещалась аптека, погас свет. Талита вышла в патио, заперла дверь на ключ (он хорошо видел ее при свете теплого звездного неба) и нерешительно подошла к фонтану. Оливейра тихо свистнул, но Талита неотрывно смотрела на струю воды, потом подставила палец и немного подержала его в воде. Потом она прошла через двор, ступая как попало на клетки классиков, и Оливейра потерял ее из виду. Все это было немного похоже на картины Леоноры Каррингтон:[542] ночь, Талита и классики, она идет по ним, не замечая, струя воды в фонтане. Когда появилась фигура в розовом, взявшаяся неведомо откуда, и медленно приблизилась к классикам, не осмеливаясь ступить на них, Оливейре показалось, что все вернулось на свои места, что сейчас некто в розовом выберет плоский камешек из горки, которую номер 8 аккуратно сложил рядом с клумбой, и потом Мага, а это была Мага, подожмет левую ногу и носком ноги отправит биту в первый квадрат классиков. Сверху ему были видны волосы Маги, ее плечи и как она взмахнула руками, стараясь удержать равновесие, когда прыгнула в первый квадрат и подтолкнула биту во второй (Оливейра дрогнул, бита чуть не вылетела из классиков, неплотно пригнанные плитки удержали ее у самого края второго квадрата), она осторожно переместилась в следующую клетку и на секунду застыла неподвижно, похожая в полумраке на розового фламинго, а потом постепенно приблизилась к камешку, прикинув расстояние до третьего квадрата.