– Ах, Мэтью, – холодно бросила она, отворачиваясь. – Вижу, вы никогда не встречали по-настоящему ужасных людей.

Джеймс сидел на парапете одной из опор моста Блэкфрайарс, свесив вниз ноги. Под ним катились темно-зеленые воды Темзы. Небольшие весельные лодочки и лихтеры сновали бок о бок с речными баржами, над которыми хлопали характерные красно-коричневые паруса. Паруса напоминали Джеймсу кровавые пятна, расплывавшиеся на сизом небе. Люди в плоских кепи, обдаваемые брызгами речной воды, что-то кричали друг другу.

На севере в последних лучах солнца ослепительно сверкал купол собора Святого Павла, выделявшийся на фоне грозовых туч; на противоположной стороне реки чернел силуэт электростанции Бэнксайд, из высокой трубы валил густой дым.

Мерное шлепанье воды о гранитные опоры моста было знакомо Джеймсу так же хорошо, как детские колыбельные. Мост Блэкфрайарс занимал особое место в истории его семьи; он фигурировал во многих рассказах, слышанных от родителей. Обычно, посидев какое-то время на этом мосту, он успокаивался. Река несла свои воды мимо, не обращая внимания на неприятности и тревоги смертных людей, которые пересекали ее по мосту или плыли по ней в лодках. Они не могли оставить после себя след на этой реке, а их тревоги не оставляли никакого следа в истории человечества.

Но сейчас ни городской пейзаж, ни философские мысли не могли утешить Джеймса. Ему казалось, что еще немного, и он задохнется. Он ощущал физическую боль, как будто кто-то воткнул ему между ребер несколько стальных прутьев, и они вошли в его сердце…

– Джеймс?

Услышав свое имя, он поднял голову. К нему направлялся Мэтью в расстегнутом пальто. Шляпы на нем не было; ветерок, задувавший с реки и приносивший запахи угольной пыли, дыма и соли, развевал спутанные светлые волосы.

– Я искал тебя по всему Сити, – проворчал Мэтью, усаживаясь на гранитный парапет рядом с Джеймсом. Джеймсу захотелось сказать, чтобы он был осторожнее. Падать было высоко, а руки у Мэтью слегка дрожали.

– Расскажи мне, что случилось.

Джеймс не мог объяснить, что с ним происходит, откуда взялось головокружение, чувство удушья. Он вспомнил слова отца насчет того, что любовь – это боль, но сейчас он испытывал не просто душевную боль. Джеймсу казалось, что ему не хватает кислорода, он жадно хватал ртом воздух, пытался набрать его в легкие, но почему-то не получалось. Он не мог найти нужных слов, не мог вообще ничего сделать – просто наклонился к Мэтью и положил голову ему на плечо.

– Джейми, Джейми, – прошептал Мэтью, положил руку другу на спину, между лопаток, с силой прижал его к себе. – Не надо.

Джеймс уткнулся лицом в твидовое пальто Мэтью. Пальто пахло бренди и одеколоном фирмы «Пенхалигонс», который Мэтью таскал у Чарльза. Джеймс сидел в неловкой, неудобной позе – вцепился другу в рубашку и прислонился щекой к его плечу, – но в утешении, полученном от парабатая, было нечто особенное; никто иной не мог дать Сумеречному охотнику такое ощущение, ни мать, ни сестра, ни отец, ни возлюбленная. Это превосходило обычные человеческие чувства, в этом было что-то сверхъестественное.

Люди зачастую относились к Мэтью с пренебрежением – из-за его страсти к модной одежде, из-за его легкомысленных шуточек, из-за того, что он ничего не воспринимал всерьез. Они считали, что он быстро сломается, сдастся при первых же трудностях. Но Джеймс знал, что это не так. Сейчас он поддерживал Джеймса, как всегда – и, как обычно, делал вид, будто ему это ничего не стоит, будто в этом нет ничего особенного.

– На такой случай есть много пустых слов, – тихо заговорил он, когда Джеймс поднял голову и отстранился. – Пусть лучше это произойдет сейчас, а не потом, лучше любить и потерять любимого человека, нежели никогда не познать любовь, и все такое прочее. Но это все чушь, правда?

– Наверное, – пробормотал Джеймс. Он вдруг заметил, что у него дрожат руки, и это напомнило ему о чем-то. Он никак не мог вспомнить, о чем. Он не мог сосредоточиться, мысли разбегались в стороны, как мыши, заметившие приближение кошки. – Я до сих пор представлял свое будущее определенным образом. Сегодня я понял, что все будет совершенно иначе.

Мэтью состроил гримасу, из тех, что родители часто находят милыми и забавными. Джеймсу казалось, что он с такой рожицей похож на Оскара.

– Поверь мне, я знаю, каково тебе сейчас, – сказал Мэтью.

Джеймса несколько удивили эти слова. Ему не раз доводилось заставать друга в компрометирующем положении с девушками и молодыми людьми, но он никогда не думал, что Мэтью отдаст кому-нибудь из мимолетных возлюбленных свое сердце.

Конечно, была еще Люси. Но Джеймс подозревал, что Мэтью ее тоже не любит по-настоящему, что детская влюбленность уже прошла. Джеймс чувствовал, что недавно, в какой-то период жизни, Мэтью утратил веру в прежние ценности. О, конечно, он без труда мог сохранить веру в Люси, но вера в подругу детства не равна любви.

Джеймс сунул руку за пазуху Мэтью. Тот проворчал что-то, но не сопротивлялся, пока Джеймс расстегивал внутренний карман и вытаскивал серебряную флягу своего парабатая.

– Ты уверен? – спросил Мэтью. – В последний раз, когда тебе показалось, что сердце твое разбито, ты выстрелил из пистолета в люстру, а потом едва не утопился в Серпентайне.

– Я не хотел топиться, это вышло случайно, – напомнил Джеймс. – А кроме того, меня спас Магнус Бейн.

– Только не начинай, – пробурчал Мэтью, когда Джеймс отвинтил крышку фляги. – Ты же знаешь, как меня злит эта история. Магнус Бейн – мой идол, у тебя был только один шанс произвести на него хорошее впечатление, и ты опозорил нас всех.

– Я совершенно уверен в том, что никогда тебе ничего о нем не говорил, – возразил Джеймс и поднес флягу к губам. Сделав глоток, он поперхнулся. Во фляге оказалась «голубая смерть» – самый дешевый, гадкий джин. Пойло обожгло Джеймсу горло и желудок. Он закашлялся и протянул флягу обратно другу.

– Тем хуже, – с укоризной произнес Мэтью. – «Острей зубов змеиных неблагодарность парабатая»[32].

– Тебе прекрасно известно, что у Шекспира было сказано не так, – усмехнулся Джеймс. – Кстати, хорошо, что Бейн тогда оказался поблизости, – добавил он. – Я был совсем плох, почти ничего не помню. Помню только, что это произошло из-за Грейс – она тогда написала мне, что мы должны расстаться, полностью прекратить поддерживать отношения друг с другом. Я не мог понять, в чем дело. Ушел из дому, двинул сам не знаю куда, хотелось только одного, напиться и забыться… – Он смолк и покачал головой. – А на следующий день я получил от нее письмо с извинениями. Она писала, что просто испугалась. Теперь я думаю: может быть, было бы лучше, если бы наши отношения оборвались тогда?