Она взяла у него браслет, и он почувствовал себя так, словно лишился руки.

– Наша любовь была не более чем детской мечтой, – сказала она. – Она скоро исчезнет, растает, как снег под весенним солнцем. Ты забудешь меня и все, что было между нами.

Джеймс ощущал тошноту, страшную головную боль, он едва мог дышать. Собственный голос донесся до него как будто бы из дальней дали.

– Я Эрондейл. Мы любим только один раз в жизни.

– Это всего лишь легенда.

– Разве ты не слышала? – горько произнес Джеймс. – Все легенды говорят правду.

Он быстро подошел к двери и распахнул ее – ему не терпелось поскорее оказаться подальше от Грейс. Он бежал по коридору, и лица незнакомых людей, окружавшие его, сливались в сплошное туманное пятно; он услышал, как кто-то зовет его по имени, но не обратил на это внимания, лишь ненадолго остановился у дверей, чтобы надеть пиджак, и сбежал вниз по ступеням. Небо скрыли тучи, в углах двора собрались густые тени; тени угнездились на ветвях деревьев, подобно воронам.

– Джейми…

Из полумрака появился Мэтью; на фоне темного дверного проема его золотые волосы блестели, и на лице друга Джеймс увидел тревогу и озабоченность.

– Джейми, что случилось?

– Грейс выходит замуж за Чарльза, – сказал Джеймс. – Пусть будет так, друг мой. Мне нужно побыть одному.

И прежде чем Мэтью успел ответить хоть слово, Джеймс распахнул ворота Института и прошел под черной аркой. Буквы из кованого железа поблескивали в тусклом солнечном свете, едва пробивавшемся сквозь плотные облака.

«Мы прах и тень».

Мэтью выругался, неловко пытаясь застегнуть пуговицы пальто. Друг только что скрылся за воротами Института совершенно безоружный, но Мэтью бы уверен в том, что сможет его догнать. Он знал излюбленные уголки Джеймса не хуже самого Джеймса, знал все места в городе, где тот мог укрыться, чтобы переживать свое горе.

Однако руки у него тряслись слишком сильно, и он не сумел справиться с пуговицами. Он снова выругался и потянулся к карману жилета, где у него была припрятана фляга. Один глоточек, всего один, только чтобы унять дрожь и прийти в себя…

– Джеймс был… как он, с ним все в порядке? – раздался голос у него за спиной.

Мэтью вздрогнул, убрал руку из кармана и обернулся. На нижней ступени крыльца стояла Грейс; серая шаль, похожая на паутину, была накинута на худенькие плечи. Мэтью знал, что большинство мужчин считают ее неотразимой красавицей, но ему она всегда казалась какой-то невзрачной бледной молью, лишенной жизни и красок.

– Разумеется, с ним не все в порядке, – неприязненным тоном произнес Мэтью. – Как и со мной. Вы выходите замуж за Чарльза, но ни моему другу, ни мне это не по душе.

Она судорожным движением натянула на плечи сползавшую шаль.

– Вы ничего не понимаете. Все мы должны выполнять свой долг. Я делаю лишь то, что я обязана делать.

– Джеймс любил вас, искренне, всем сердцем, с тех пор, как был еще подростком, – сказал Мэтью. – А теперь вы хотите разбить ему сердце? И ради кого? Чарльз никогда не будет любить вас и вполовину так сильно, как любит Джеймс.

– Любовь, – с презрением бросила она. – Мужчины считают, что женщинам больше ничего не нужно, верно? Чувства, вздохи, сантименты… чушь. Я никогда в жизни не испытывала нежности ни к кому из живущих…

– Вы действительно не испытывали никаких чувств ни к кому, никогда? – переспросил Мэтью, охваченный одновременно гневом и любопытством.

Девушка довольно долго молчала.

– Я любила и люблю своего брата, – наконец, произнесла она со странной усмешкой. – Но его уже давно нет среди живущих.

– Значит, вам с самого начала был безразличен Джеймс, – прошептал Мэтью. До него постепенно начинало доходить. – Может быть, вы по какой-то причине разочаровались в нем? Может, он просто надоел вам еще до того, как вы приехали в Лондон? Все время, что вы проводили с Чарльзом, все эти чертовы прогулки в экипаже, перешептывания по углам – Боже, вы спланировали все это заранее, как военную кампанию, верно? На случай, если первый полк будет перебит в бою с врагом, у вас имелось наготове свежее подкрепление. – Он горько рассмеялся. – Я говорил себе, что чудовищно подозревать вас во лжи и измене Джеймсу. Но такого даже я не мог себе представить.

Она побледнела сильнее обычного.

– С вашей стороны было бы неразумно распространять подобные слухи. Оставьте меня и Чарльза в покое, Мэтью.

– Не могу. – Он снова начал надевать пальто; странно, но руки у него больше не дрожали, словно гнев помог ему успокоить нервы и прогнал похмелье. – Чарльз – ублюдок, но даже он не заслуживает такой…

– Мэтью, – перебила его Грейс, подходя совсем близко и положив руку ему на локоть. Он в изумлении замер и взглянул на нее сверху вниз. Сейчас он понял, что у нее действительно привлекательное лицо, совершенное в своей красоте, почти как у фарфоровой куклы.

Она провела ладонью по его рукаву. Он сказал себе, что нужно отодвинуться от нее, но ноги его как будто приросли к каменной плите. Какая-то непреодолимая сила влекла его к этой девушке, несмотря на то, что его ненависть нисколько не ослабела.

– Вы чувствуете влечение ко мне сейчас, не так ли? – прошептала Грейс. – Поцелуйте меня. Я этого требую.

Словно во сне, Мэтью склонился к Грейс, обнял ее за тонкую талию. Не думая ни о чем, он прижался губами к ее губам и долго, жадно целовал ее. Губы ее имели вкус сладкого чая и забвения. Он не чувствовал ничего – ни желания, ни тоски, ни любви, но та самая странная сила, природу которой он не в состоянии был понять, заставляла его страстно целовать Грейс. Он осыпал поцелуями ее губы, лицо; она слегка отвернулась, не отталкивая его, все так же держа его запястье, прижавшись к нему всем телом…

А потом она отпустила его руку и сделала шаг назад, и ему показалось, что он проснулся.

Он содрогнулся от ужаса и отвращения и попятился прочь, спотыкаясь о собственные ноги. В ее взгляде не было ничего девического, робкого, ничего от той скромной, застенчивой Грейс, которую он впервые увидел на балу. Глаза ее приобрели стальной цвет.

– Ты… – начал он и смолк. Он не смог заставить себя продолжать: «Ты заставила меня это сделать». Это было смехотворно, эти слова означали нелепое отрицание личной ответственности за неслыханный, возмутительный, нелепый поступок.

Когда Грейс заговорила, голос ее был лишен всякого выражения. Губы, которые Мэтью только что целовал, стали алыми; глядя на девушку, он почувствовал, что его сейчас стошнит.

– Если вы станете у меня на пути, если вы хоть как-нибудь попытаетесь помешать моему браку с Чарльзом, я скажу Джеймсу, что вы целовали меня. И вашему брату тоже.

– Они и без того знают, что я ужасный человек, – фыркнул он, напрасно попытавшись изобразить легкомыслие и безразличие.