* * *

Столовая находилась в сарае из листов гофрированного железа, который язык не поворачивался назвать даже простеньким. Тем не менее в Средиземье приближалось время обеда, и в этом сарае я погрузился в безмятежную атмосферу роскошного ресторана. Струнный квартет играл минорную музыку – он появлялся на студии раз в неделю как подарок от Осборна, который хотел развеять пятничную хандру. На столиках лежали отглаженные скатерти, салфетки были аккуратно сложены, еда готова. В углу по-дружески болтали трое орков.

Постепенно обеденный зал заполнялся, являя прекрасную картину блестящего и немного безумного союза прямого новозеландского прагматизма и мифопоэтического величия творения Толкина. Никто и глазом не моргнул, когда к товарищам присоединилось еще несколько орков, подлых приспешников Сарумана, держащих в руках тарелки с пастушьим пирогом. У каскадеров не было времени снимать и заново наносить пластический грим, поэтому они ходили в костюмах весь день. Вслед за орками появился член массовки хоббитов, на мохнатые ноги которого были надеты мусорные мешки. Оказалось, что это Томас Роббинс из «Забытого серебра», который исполнял роль Деагола. Без лишнего шума Гэндальф Белый, бороду которого предусмотрительно поместили в сеточку для волос, чтобы она не упала в салат, сел рядом с правителем Рохана Теоденом.

Совсем скоро, когда утих обеденный гул, сэр Иэн Маккеллен уже смотрел на меня своими серо-голубыми глазами, пронзая взглядом, который он приберегал лишь для журналистов да Туков.

«Думаю, вы понимаете, что я чувствую облегчение». Британский рыцарь сделал паузу, чтобы оценить восторженную реакцию на его исполнение роли Гэндальфа Серого.

«Когда играешь Гамлета, Макбета или Ричарда III [а играть все эти роли ему приходилось не раз], ступаешь на территорию, где бывали сотни других актеров. Но Гэндальфов было не так уж много. Впрочем, я не считаю эту роль своей. Я позаимствовал ее. Мне позволили облачиться в костюм Гэндальфа».

Он был привычно скромен, но не стоило и сомневаться, что в будущем не так уж много Гэндальфов отважится пройти по пути Маккеллена. Он единственный из актеров получил номинацию на «Оскар» за каждый из фильмов трилогии. Несмотря на все разговоры о Шоне Коннери, теперь невозможно было представить Гэндальфа без густого голоса Маккеллена. Именно этот великий голос, в котором слышались и усталость, и юмор, сделал Средиземье таким неприступным в первом фильме. Убежденность Маккеллена сделала мир реальным. Он прекрасно смотрелся в мантии, но теперь ее цвет изменился. В «Двух крепостях» он стал холеным, элегантным, ангелоподобным волшебником, решающим вопросы глобальной политики.

«Это тот же человек на другом этапе жизни, – пояснял Маккеллен, но все же чувствовалось, что он не видит смысла в этом преображении и скучает по старому ворчуну, который не прочь покурить трубку. – Гэндальф Белый сбросил годы Гэндальфа Серого, его старость и дряхлость».

Завершив работу на день, Вигго Мортенсен босиком ходил по бетонному полу. Как и Джексон, он всегда считал, что обувь не вписывается в его стиль. Однако в его склонности ходить босиком было что-то цыганское. Он держал в руке серебристую чашку с мате, любимым в Аргентине травяным настоем сомнительного вкуса, и был одет в самодельную футболку датской футбольной сборной, на рукавах которой на разном уровне были нарисованы шевроны. Наполовину датчанин, Мортенсен заявлял о своих симпатиях. Позже Англия разгромила Данию со счетом три – ноль на Чемпионате мира в Южной Корее. На следующее утро Хилл не преминул напомнить об этом коллеге.

Мортенсен сел и открыл маленький, потрепанный блокнот, словно начиная проповедь. «Это появляется во втором фильме, – начал он, ссылаясь на свои заметки, в которых собрал свои мысли о контекстуальной основе «Двух крепостей», – особенно когда мы добираемся до Рохана, страны гордых, но живущих обособленно людей. Они ценят совместную работу, некоторую «общинность»».

При продвижении первого фильма много рассказывали о полном погружении Мортенсена в роль Арагорна: он не снимал костюма и спал под открытым небом. При личной беседе в глаза бросалось не это, а его нежелание быть кем-либо, кроме себя самого: совершенно серьезного, склонного к философствованию человека не от мира сего. Однажды его прекрасно описали, назвав Жан-Жаком Руссо в теле Рудольфа Валентино.

Приглушенным голосом, словно пребывая в задумчивости, он решил поделиться со мной своей теорией. «Кольцо само по себе не порочно», – сказал он, по-прежнему цитируя Книгу Вигго. Если я правильно понял его сбивчивые объяснения, Мортенсен считал, что Кольцо символизировало для каждого возможность принять эгоистичное решение и попытаться контролировать мир других людей. По его мнению, во «Властелине колец» герои объединялись, чтобы найти способ «противостоять влиянию Кольца. И вели их Арагорн и Гэндальф».

Он допускал, что трактует книгу не классическим образом.

Сложнее всего ему было отвечать на простые вопросы. Когда я спросил его, каково мировоззрение Арагорна во втором фильме, Мортенсен задумался. Последовала долгая пауза, во время которой на его внутреннем проекторе проигрывались те славные ночи, когда они снимали Хельмову Падь в холодном карьере.

«В этой части он скорее воин, – наконец сказал он. – Он постепенно привыкает к мысли, что ему суждено стать королем».

Когда подошло время, у него за спиной появился Хилл, который тотчас сделал вид, что зевает.

Заметив его, Мортенсен глуповато улыбнулся. «Вот и его величество», – вздохнул он и направился к двери, чтобы под дождем без седла прокатиться на лошади.

Хилл входил в число актеров, которые впервые появились лишь в «Двух крепостях». Он родился в пригороде Манчестера Блэкли и прославился ролью безработного бедняка на грани нервного срыва в благосклонно принятом сериале «BBC» «Парни на обочине», а затем постепенно поднимался по карьерной лестнице. Он играл в картинах «Ганди» и «Баунти», а также исполнил роль капитана в «Титанике» Джеймса Кэмерона. Он играл просто, даже грубовато, но при этом обладал музыкальностью, достойной шекспировских театров. В «Двух крепостях» он исполнял роль короля Рохана, повредившегося рассудком.

Он пояснил, что король Теоден переживает «перерождение». Рохан пришел в упадок, потому что Теоден пал жертвой козней Сарумана, которому помогал главный советник короля и гнусный приспешник злого волшебника Грима Гнилоуст. Теоден превратился в дряхлую марионетку.

«Ему нужно стряхнуть с себя все зло и очиститься, – сказал Хилл. – Он словно взрослеет у нас на глазах».

С появлением Теодена второй фильм ступает на территорию политики. Как и Денетор, который появится на экране немного позже, Теоден показывает, каким слабым может быть человек, стоящий у власти. Он воплощает в себе множество сомнений, одолевающих Арагорна. Его стремление заново отыскать себя – очередной прекрасный пример того, как сценарий ищет человеческое в толкиновском эпосе. Воды мортенсеновской «общинности» мутят не только козни Сарумана, но и старые обиды, гордость и парадоксы лидерства.

Хотя Хилл поздно приехал в Новую Зеландию, ему там было весело. Особенно ему понравилась та дружба, которая установилась между актерами. Говорят, из гримерного трейлера, который Хилл делил с Мортенсеном и Блумом, то и дело доносилась жуткая брань.