Завтрак в вагоне-ресторане совсем плох, а главное – скуден. Выходя оттуда, я ощущал определенное чувство свежего аппетита. Цена довольно высокая – 1,40 иены; обед немногим лучше и стоит 1,70.

В международном вагоне ехала какая-то важная «морская» особа. На всех станциях почетные часовые и почтительно склоненные головы гражданской администрации в неизбежных корректных, наглухо застегнутых сюртуках. При всей важности особа тем не менее не имела своего салон-вагона: здесь на этот счет весьма скупо.

К стыду японского железнодорожного ведомства, экспресс прибыл в Киото с опозданием почти на полчаса. Решил остановиться в «Киото-отеле» – легче запомнить.

Улицы Санджодори и Театральная дивно освещены и полны народу. Первая напоминает токийскую Гинзу, вторая – Театральную улицу Йокогамы.

Сейчас же, уладив дело с комнатой, пошел бродить по городу. Впечатление пока серое. Ничего не поделаешь – мысли сосредоточены на другом, не отвлекает даже и интересное путешествие.

Киото. 16 октября

После спанья на полу здешняя постель, на которой можно было бы уместиться втроем, показалась очень удобной. Какой комфорт, какие жизненные удобства создают англичане везде, куда бы они ни проникали! Эта сторона их творчества вне всякой конкуренции. Чтобы несколько ослабить это ощущение, надо побродить по бедным кварталам туземцев.

А в далекой России? Там борются за счастливое будущее, умирая с голоду в богатой хлебом стране и замерзая в нетопленых жилищах среди огромнейших запасов леса, угля, торфа!..

День восхитительный. Сколько любопытного в Киото! По путеводителю, изданному администрацией Miyako Hotel, беглый обзор рассчитан на 10 дней, у меня всего 5, и, кроме того, я еще хочу побывать в Наре и Осаке.

Начал с знаменитого буддийского храма Шион-ин (секты Джодо). При огромных размерах храм изящен по стилю. Характерна скромность украшений, главным образом, резьба из дерева; нет тех изумительных красок, как в храмах Никко, – здесь лак только черный и золотой. Внутри красивы люстры и то, что у нас называется хоругвями, из золота очень тонкой работы.

Но всего лучше изумительный запах от курений. В Японии, где вас повсюду преследует или запах удобрения полей, или запах горелого жира, – благовоние этих курений удивительно приятно.

В храме тишина, посетителей очень мало, хотя сейчас Киото полон экскурсантов – учащейся молодежи. Ученик-бонза лениво гнусавит себе под нос и монотонно бьет деревянным молоточком в нечто похожее на красный барабан.

С билетом в 5 сен вы обходите внутренние покои храма, где среди целого ряда комнат с старинной живописью, вероятно весьма ценной для знатоков и любителей, показывают комнату микадо, наследного принца и просто принцев и принцесс. Это обычные японские комнаты, у наследного принца даже очень небольшая, судя по числу татами (циновок – их числом определяются в Японии размеры комнат), с небольшим квадратным возвышением на середине, покрытым четырехугольным шелковым ковриком, – вот и все.

Соджи (раздвижные стены) расписаны знаменитыми художниками. Кое-где висят большие красные шелковые кисти.

В комнатах темно, неуютно. Невесело, думаю, это почетное одиночное заключение. Не много развлечений и в изящных маленьких садиках с карликовыми деревцами, игрушечными озерами и мостиками.

Этот храм, как и масса других, расположен по склонам возвышенностей, окаймляющих город с восточной стороны. Отовсюду красивые виды на Киото.

Сам город расположен в плоской долине по обоим берегам реки Камо, текущей по каменистому руслу в меридиальном направлении.

В противоположность Токио, Киото имеет прямые улицы, что очень облегчает ориентировку. «Японская Москва», конечно, гораздо скромнее Токио. Здесь не чувствуется в той мере, как в богатом Токио, победного шествия капитала. Здесь преобладают: старина, традиции, обрядность… быт.

Из Шион-ина попал в храм Хигачиотани, при котором большое кладбище, красиво разбросанное по склону гор. Долго бродил среди жилищ мертвых. Тишина изумительная, свойственная только японской природе, когда слышишь, ощущаешь свои собственные мысли. Вековые криптомерии величавы, хранят покой усопших. Кое-где курятся благовония (особые свечи).

Седая старушка-японка с коротко стриженной милой головой русской интеллигентки из «народниц» 60-х годов положила на могилу в чашечке рис. Рядом тоненькой благовонной струйкой дымилась поминальная свеча…

Перед каждым памятником, а они на каждой могиле, или цветы, или маленькие деревца – все в зелени.

Мальчик-японец одиннадцати лет водил меня по жилищу даймио, скороговоркой называл все предметы и заметно удвоил энергию, когда услышал от меня несколько японских слов. К сожалению, за довольно продолжительный период пребывания в Японии я сделал ничтожные успехи в японском языке, но пригодилось и то, что знал.

Из царства мертвых я сразу попал в волну живой жизни, как только покинул ограду храма.

По улицам шли школьницы и школьники, и те и другие с песнями. Немцы, имевшие большое влияние в Японии перед войной, дали европейскую музыку национальным песенкам японцев. Малышам нравится походный ритм и бравурный напев. Они с удовольствием горланят их во время прогулок.

Чувствуется маленькая армия, которая вот-вот наденет хаки, возьмет ружья и превратится в настоящих солдат.

При входе в район храма Киномизу столпилась целая куча школьников и школьниц, пробуют воду, текущую из пасти дракона. Пьют деревянными кружечками с длинными рукоятками. Соблазнился и я. Вода чудесная из горных ключей. Рядом гомон и споры по поводу тяжелых чугунных гета, находящихся у одной из колонн торы (ворота). Великий должен был быть силач, которому под силу были эти чугунные башмаки. Не были ли они когда-нибудь орудием пытки?

По пути в отель заехал в школу гейш, где находится знаменитый зал для апрельского «танца вишен».

Школа – огромное здание японского типа, в отдельных классах-комнатах преподаются: игра на музыкальных инструментах, пластика, танцы, вышивка и, надо думать, искусство занимать гостей.

Я видел класс игры на самизене и кото, там же преподавали пение. Видел уроки вышивки, пластики, причем юные девочки, все более или менее миловидные, особенно занимались постижением искусства жестов с веером.

Три маленькие воспитанницы в коридоре изучали мимику и жесты рук, стоя перед зеркалом.

Нигде не чувствовалось оживления, впрочем, это в стиле японских требований. В школе до 600 воспитанниц, начиная от очень юного возраста. Сопровождавший меня представитель администрации школы заявил, что это единственная школа для всей Японии и что она очень популярна.

Во дворце Авата проводником у меня был опять 11–12-летний мальчуган. По-английски он знал только слово yes (да). При осмотре обычного маленького садика проводник мой быстро забыл свою роль, увлекся черепахой и, узнав, что я русский, начал расспрашивать, как по-русски черепаха, мост и пр.