Курс упал до 2880 рублей (керенки) за 100 иен.

В Камакуре много змей. У Д. змея забралась в клетку чудесной белой рисовки (хорошенькая белая птичка), очень любимой их ребенком, проглотила ее и сама, благодаря раздувшемуся животу, не смогла вылезти из клетки. Д. приколол ее гражданской шпагой – это первый его подвиг с применением оружия.

У Гинзбурга познакомился с четой Даниловых. Он – старый генерал, состоит сейчас председателем правления Амурского пароходства. Оба ярые монархисты. С негодованием рассказывал мне о зверствах большевиков в Кисловодске, где был изрублен, между прочим, и престарелый больной генерал Рузский. «Его похоронили даже без воинских почестей», – возмущался Данилов.

Его прежняя служба тесно связана была с Кронштадтом, и он возмущался, что Кронштадт разоружили во время войны, вынося – вполне целесообразно – морскую оборону Петербурга значительно вперед.

Спорить было бесполезно; взгляд Д. на крепость немногим отличался от эпохи ее создания. Несмотря на резкую предубежденность ко мне, расстались весьма дружелюбно – это становится общим явлением со стороны соотечественников, бранящих меня за глаза, авансом.

Камакура. 4 октября

Сегодня улицы Камакуры полны туристками – работницами табачной фабрики в Идамаши. Все они в одинаковых темных с горошинами костюмах, каждая со своим значком – цветная ленточка с номером на левом рукаве. У каждой группы свой проводник и флаг. При каждой же группе по нескольку мужчин в синих блузах – рабочие, и в сюртуках, вероятно администрация. Большая сплоченность.

На пляже, где собрались почти все туристки, картина прямо грандиозная, их не менее 2–3 тысяч.

Какой разумный отдых. Кое-кто поет, часть закусывает, иные бродят, те плещутся в море. Все живет и действительно развлекается.

Скучающие от безделья иностранцы куда-то попрятались. Это был День работниц. Они были хозяевами и пляжа и моря. Только на них взирал в этот день Великий Будда – задумчивый бронзовый Дайбуцу.

Получил крайне интересное письмо из Владивостока. К одному из писем была приложена «Грамота председателя Сибирской областной думы» и резолюция, принятая первым Иркутским очередным губернским земским собранием от 7 июля 1919 года.

Грамота призывала население Сибири к немедленному созданию народного представительства, причем впредь до созыва Всесибирского Учредительного собрания это представительство должно было быть создано избранными всеобщим голосованием земскими и городскими самоуправлениями, а также самоуправлениями казачьими и национальными. Избранные самоуправления призывались к безотлагательному избранию представителей для образования Сибирского Земского собора…

Задачи собора определяются так:

1. Создание временного правительства, ответственного перед Земским собором.

2. Принятие и выработка положения и мер к скорейшему созыву Всесибирского Учредительного собрания.

3. Восстановление основ гражданского правопорядка.

4. Передача местной государственной власти органам самоуправления.

5. Отмена законов и распоряжений Омского правительства, ограничивающих пользование крестьян землею, передача функций землеустроительных учреждений органам местного самоуправления.

6. Восстановление свободы профессиональных рабочих организаций, проведение в спешном порядке законов по охране труда.

7. Уничтожение реакционного режима в армии, поднятие ее боеспособности для борьбы за мир на основах народовластия.

8. Амнистия участникам крестьянских восстаний, боровшимся в защиту Учредительного собрания.

Резолюция Иркутского земства, излагавшая все отрицательные стороны Омского правительства, «низводящего… страну на степень вассального государства… считает долгом своей совести возвысить свой голос в защиту Родины, в защиту попранных и попираемых прав народа».

В конечном итоге земское собрание также «считает необходимым созыв Земского собора, как представительного органа на территории, освобожденной от большевиков, и как переходной ступени к Учредительному собранию».

Резолюция эта вызвала, между прочим, предание суду председателя и главнейших участников собрания министром внутренних дел Пепеляевым.

Судя по поступившей ко мне корреспонденции, приведенная резолюция выражала позицию, занятую земским и городским самоуправлениями; грамота же председателя Сибирской областной думы являлась политической программой этого течения. При этом указывалось, что «обстановка складывается весьма благоприятная; движение в пользу ответственного правительства, выдвинутого Земским собором, крепнет с каждым днем».

Представители этого течения развивали довольно большую энергию, почти не считались уже с существовавшим еще Омским правительством и выдвигали, впредь до созыва Земского собора, временную власть в виде пятичленной Директории. Причем опять указывалось на крайнюю необходимость моего немедленного приезда во Владивосток.

Положение мое становилось похожим на положение Колчака в отношении Директории 1918 года. Но я не хотел повторять его ошибки, тем более что и обстановка была бесконечно сложнее. За год были растрачены все те моральные и материальные рессурсы, которые имелись осенью 1918 года. Сибирь была охвачена восстаниями, тыл для Омска становился опаснее фронта. Золотой запас был значительно израсходован. Кроме того, одним из активнейших членов среди призывавших меня группировок был впавший в немилость, недавно еще близкий сподвижник Колчака, генерал Гайда, сотрудничество с которым по многим причинам было для меня неприемлемым.

Я ответил моим корреспондентам: «…вопрос о моем приезде несколько сложнее, чем это может казаться; я чрезвычайно ревниво опекаюсь и отечественным и иностранным вниманием, и открытая моя поездка, несомненно, не только поднимет шум, но и может повредить работе в Сибири. Нелегальное же появление, не говоря уже о трудности такового, нахожу для себя и по политическим, и по другим соображениям неудобным и считаю, что сохранение моего авторитета, особенно среди армии, требует, чтобы мое появление в Сибири было не актом какого-либо личного искательства, а как подчинение со стороны человека, всегда верного демократическим принципам, а равно и принятым на себя в Уфе политическим обязательствам…»

Осторожность нужна была сугубая. Во всей этой истории большой привкус авантюры. От поездки я, конечно, воздержался256.

Камакура. 8 октября

В связи с изменяющейся обстановкой в Сибири, с отъездом думаю не торопиться. Обстоятельства этому помогают, сегодня выяснилось, что билеты на пароход Khiva уже проданы. На места на пароходах бешеный спрос – кое-кто на этом хорошо зарабатывает. У «Кука» все расписано на месяцы вперед. Рейсы в Европу через Суэц не аккуратны. Обещали билет на пароход, отходящий 12 ноября.

У Потапова встретил К., бывшего адъютанта А.И. Гучкова, в бытность его военным министром в 1917 году, вместе были у покойного Радко-Дмитриева в Риге. С тех пор К. побывал в Испании, долго был в Париже, причем при оценке русских представителей очень резко выразился о нашем военном агенте графе Игнатьеве – «усвоил семейные традиции к наживе»257.