В интервью сообщена и последняя омская острота, связанная с уходом министров Михайлова и Сукина: «Негодяев и Сукин ушли, но с… дети остались».

Получил письма Н.В. Чайковского и Е.К. Брешковской из Парижа от 14 июля. Оба горячие сторонники сотрудничества с Колчаком и его правительством.

Письмо Брешковской стильно и трогательно, она по-прежнему бодра, стремится на юг России налаживать школьное дело.

Письмо Н.В. Чайковского – сентенции потерявшего веру в свои идеалы теоретика. Страх за то, что произошло с Россией, страх умереть с сознанием вины, хотя бы и косвенной, за переживаемые страной бедствия, заставляет его бросаться на первую приманку, увлекаться миражем.

В этом значительная доля вины дурной ориентировки, вернее – односторонней ориентировки, которой живет Парижский комитет252.

Сегодня мне рассказывали что-то удивительное: парижские демократы из русских: Чайковский, Брешковская и Бурцев во главе с Савинковым – гвардия Колчака. В противоположный же лагерь Керенского будто бы перескочил даже бывший министр иностранных дел Деникина – Сазонов.

Читал книжку Зензинова «Из жизни революционера». Все касающееся периода образования Директории изложено сдержанно и сухо.

Ночью бушевал тайфун. Раза два я думал, что вся наша гостиница перелетит к Дайбуцу (статуя Будды). Буря сильно помешала какому-то нарикену (купцу), приехавшему покутить с гейшами. Жрицы веселья, насмерть перепуганные, беспомощно жались в коридоре.

Общая паника усиливалась во время перерывов тока. Электричество гасло. Наступала кромешная тьма. Здание тряслось как в лихорадке. Сила ветра дьявольская. Потоки воды хлестали через пробитую бумагу окон. По полу лужи. За стеной бешено ревет море.

В Токио прибыл сотоварищ по работе в военной академии и сотрудник по Омску генерал Сурин. Теперь он что-то вроде министра у Колчака. Из предосторожности не заехал. Это, впрочем, нисколько не умаляет присущей ему порядочности. Он спец и сторонится политики. Хуже с его приятелем Касаткиным. Кажется, расстрелян за спекуляцию вагонами.

Камакура. 19 сентября

Во Владивостоке что-то назревает, в связи с нахождением там, порвавшего с Омском и Колчаком, генерала Гайды. Я получил краткую депешу с довольно туманными намеками и указанием на крайнюю необходимость моего срочного прибытия во Владивосток253.

Днем с Потаповым и Высоцким был в Токио и передал коротенькую записочку в ответ на упомянутую депешу, с просьбой прислать мне подробную ориентировку, что затевается во Владивостоке.

Навестил епископа Сергия. Он в унынии и от признаков туберкулеза, и от отсутствия денег в миссии. Сибирское правительство оказалось не особенно щедрым, а религиозная ревность японской паствы всегда была в теснейшей зависимости от состояния кассы миссии. Пустота кассы мало беспокоит японцев – прихожан русского православного собора. Приходится ликвидировать имущество миссии. Этого, конечно, хватит не надолго.

Воспитанники Сурагадайской семинарии, получившие образование за счет миссии, вместо умножения числа духовных православных пастырей в Японии, нашли полезное для государства применение – они командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где, благодаря недурному знанию русского языка, оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материка.

У епископа встретил здешнего протоиерея Булгакова, очень неодобрительно отзывавшегося обо мне, по словам покойного Перхурова. С ним произошла какая-то метаморфоза, вместо вражды он, оказывается, одержим глубокой ко мне симпатией и даже любовью. Чудо совершила, как выяснилось потом, брошюра какого-то Горлинского (из стана атамана Семенова), из которой он узнал, что я сын крестьянина и другие ранее неизвестные детали моей биографии.

Почтенный пастырь покаялся в своих против меня предубеждениях.

«Меня никто не любит», – жаловался Булгаков. «Но зато, вероятно, уважают или даже побаиваются – это стоит любви», – заметил я на прощанье.

В Токио появился маленький Иванов-Ринов, сын сибирского генерала, носит какую-то чрезвычайно фантастическую форму и довольно успешно приобретает известность своими дебошами.

Камакура. 21 сентября

Настроение угнетенное; против обыкновения, и физически чувствую себя плохо. Жара изнуряет.

Читал июльские номера Бурцевского «Общего дела», издающегося в Париже. Хороши статьи об отношении Франции к России ко дню торжеств по поводу заключения мира (Версальский договор) и статья неизвестного автора об отношении к нам союзников вообще.

Остальные статьи или славословие Колчаку, или ругань большевиков. Помещены портреты Н.В. Чайковского и генерала Деникина с краткими заметками об их деятельности.

В Сибири, по газетам, некоторый успех белых на курганском направлении, но плохо со стороны Тобола. Борьба, очевидно, принимает затяжной характер, вконец изнуряющий страну, если враждебные действия в тылу Колчака не ускорят развязку.

Вечером у нас в гостинице поминали умерших. Хозяйка пригласила девять пожилых женщин и старух. Все они покоем расселись перед домашним алтарем Будды, вроде наших иконостасов, врезанным в стену.

На алтаре дымились свеча, лампада и курение, лежали цветы, плоды и особые круглые хлебцы. Возле алтаря у стены поставлены были шесть тонких узких досок – три длинных и три коротких, расписанных иероглифами (надписями).

Надписи содержали имена покойников и священные изречения. Длинные дощечки изображали взрослых покойников, короткие – умерших детей.

Перед каждой старухой лежали небольшие книжечки с песнопениями, подсвечники с большими красными бантами и колокольчиками в виде опрокинутых медных чашечек, по дну коих старушки ударяли маленькими деревянными молоточками.

Пели в один голос очень ритмично под звуки ударов по колокольчикам. Временами прихлебывали чай из стоявших тут же изящных чашечек.

После долгого пения две старейшие гостьи под пение остальных старух начали танцевать поминальный танец с характерными японскими телодвижениями и мимикой. Одной из танцующих старушек было не более не менее как 72 года.

Эта сморщенная желтая куколка, с резко выступавшими скулами, с очень доброй улыбкой и еще не седыми волосами, оказалась очень выносливой и довольно долго танцевала соло, причем ее сложные позы требовали хорошей мускульной работы и тонкого искусства. В весьма далеком прошлом она, вероятно, была профессиональной танцовщицей.

Танец аба-сан (бабушки) очень развеселил остальных участниц церемонии. Они закурили трубки и оживленно болтали, видимо вполне уверенные, что их близким, ушедшим в иной мир, не так уж худо. И здесь, как и везде в религиозных обрядах японцев, не чувствовалось ни скорбной веры, ни энтузиазма пламенной мольбы, здесь танцевала профессионалка, знаток обрядовых традиций. Она чувствовала на себе внимание своих компаньонок, оценивавших каждый ее жест, каждую позу.