– Вы не понимаете. Он делал так не поэтому. – Все мои слова доктор словно выворачивал наизнанку. – Он всегда был против университетского образования для женщин и все же позволил мне учиться в педагогическом колледже, потому что понимал, что выйти замуж и завести детей я никогда не смогу, а что-то ведь мне нужно было делать в этой жизни. Неужели вы не понимаете?

– Вы объясняете поведение отца весьма искаженно.

– Это вы искаженно все понимаете, – сказала я. – Когда все это случалось, вас там не было. А я была.

– Вы сильно травмированы, и это вполне объяснимо. Я не уверен, что смог бы справиться с тем, что выпало на вашу долю. То, что с вами случилось, сравнимо с тем, через что проходит солдат на войне.

То, что он делал, казалось мне ужасным. Он притворялся, что сочувствует мне, но при этом отказывался мне верить.

– Вы говорите, что я неправильно все интерпретирую, а при этом сами не можете объяснить, как и почему умерли мои сестры.

– Не каждую смерть можно объяснить. Медицина не дает стопроцентных ответов, но я уверяю вас, что ваше объяснение того, что случилось с вашими сестрами, ошибочно. Этого случиться не могло. Говорю вам как врач, окончивший Гарвардскую медицинскую школу: своему восприятию не всегда можно доверять.

Мне хотелось возразить ему, но было понятно, что особого смысла в этом нет. Еще вчера я говорила ему о том, что женщину легче объявить сумасшедшей, чем поверить ей, а сегодня он делал то же самое со мной, даже не осознавая иронии происходящего. Я почувствовала, что меня «обелиндили», и в этот момент понимала маму, как никогда.

– Завтра вас переведут в «Ферн-холлоу». Это психиатрическая клиника для женщин недалеко от Гринвича.

– Я знаю, что это. – После смерти Эстер именно туда отправили Белинду.

– Вашей матери там не помогли, но вам, я думаю, помочь смогут. Это хорошее место, и я время от времени буду вас навещать. Ваш случай вызвал у меня большой интерес.

Случай. Вот, чем я стала.

– У вас есть вопросы о процедуре перевода в другую клинику? – Я покачала головой, глядя на стену цветов. – Что ж, хорошо. Отец сказал, что сам вас отвезет. У меня возражений нет. Он приедет завтра утром.

Я уже видела, как это будет: какое-то время я проведу в «Ферн-холлоу», а потом меня отправят в санаторий святого Обера, где мы с мамой будем сидеть на скале, завернувшись в одинаковые пледы, и смотреть на море.

Одержимая мать, одержимая дочь.

6

Днем ко мне зашла Брюэр и, к моему удивлению, сообщила, что у меня посетитель.

– К вам пришла мисс Эдна Доув.

Я тут же села, чтобы Доуви не увидела меня валяющейся на кровати без сил. Последняя сессия с доктором Уестгейтом меня совершенно вымотала, и я едва могла пошевелиться.

– Милая Айрис, здравствуй, – сказала она, зайдя в палату и поцеловав меня в щеку. – Мне так хотелось посмотреть на тебя. – Она грустно улыбнулась мне, словно осознавая невозможность всего происходящего: я была частью большой семьи – и вот теперь я одна.

На ней была овсяного цвета юбка и белая блузка с вязаной кофтой, которую она носила и зимой, и летом. Ее светлые локоны с годами поседели, и казалось, что за последние несколько дней она еще сильнее постарела.

Она села на персиковый диван, а я – на стул у стола, повернутый к ней, – так, как всегда садился доктор Уестгейт. Рядом с собой она поставила две сумки – я удивилась, а потом поняла, что одна из них – моя. Это был тот самый коричневый саквояж с памятными вещами, который я взяла с собой, когда пыталась убежать.

– Не ожидала вас здесь увидеть, – сказала я, хотя была рада, что меня кто-то навестил. Все что угодно, лишь бы не думать о разговоре с доктором Уестгейтом.

– Мы все потрясены случившимся. Но, как бы там ни было, я считаю, что твой отец не должен был скрывать это от тебя.

– Да, – сказала я, удивившись, что она критикует отца за его спиной – раньше она себе такого не позволяла.

– Мы с миссис О’Коннор все глаза проплакали. Со смерти Дафни прошло так много времени, что мы думали… – Она замолчала, достала из сумочки платок и утерла глаза. – Мы надеялись, что кошмар закончился.

– Я рассказала доктору о том, что произошло с сестрами, о том, как они умерли, но он мне не верит.

Доуви нахмурилась.

– Он приходил вчера вечером, пытался что-то выведать. Долго говорил с твоим отцом, но я не знаю о чем.

– Но вы-то знаете, что случилось с сестрами? – Мне нужно было подтверждение от нее.

– Конечно, знаю. И не стоит тебе так уж беспокоиться: моя мать всегда говорила, что доктора мало разбираются в женских делах.

Мне вдруг захотелось, чтобы Доуви поговорила с врачом, подтвердила мою историю, но я понимала, что в этом случае он заберет в клинику и ее тоже.

– Ты, я вижу, времени зря не теряешь, – сказала она, указав на стену за моей спиной.

– Они наверняка все это закрасят, когда я уеду.

– Твой отец сказал, что завтра везет тебя в «Фернхоллоу». Поэтому я здесь. Примчалась, как только услышала об этом. – Она подняла мою сумку поставила себе на колени, положив руки сверху. – Недавно я ездила к твоей маме. Рассказала ей, что решила вернуться в Ирландию. В прошлом году моя сестра овдовела, а у них с мужем ресторан в Голуэе. Поеду ей помогать. Уверена, там мне будет хорошо.

Я никогда не думала о том, что Доуви может уехать. Она казалась мне неотъемлемой частью «свадебного торта».

– Миссис О’Коннор тоже уезжает, она уже уведомила твоего отца. Теперь, когда Зили больше нет, а ты… – Она искала слова, деликатно описывающие мою ситуацию.

– Отправляюсь в психиатрическую клинику.

– Да, в общем, мы с ней больше не хотим здесь оставаться. Мне было непросто жить в этом доме и в лучшие времена, а они давно прошли.

Я подумала о доме, в котором никого не осталось, кроме отца, и о могилах на участке. Мертвых больше, чем живых.

– Когда я разговаривала с твоей мамой, она попросила меня об одной услуге, поэтому я и примчалась к тебе сегодня. Белинда отдала мне свою брошь, ту, которую она всегда носила.

– Брошь Роуз.

– Да. Она попросила меня отвезти ее в Нью-Йорк и продать в ювелирном магазине, и на прошлой неделе я так и сделала. – Доуви наклонилась и зашептала, поскольку дверь была открыта. – В твоей сумке – конверт с тысячей долларов наличными.

– Для меня?

– Еще там письмо от Белинды, в нем все объясняется. – Она встала, вручила мне саквояж и взяла свою сумочку. Мне было жаль, что она так быстро уходит, и я попыталась встать.

Но вместо этого она нагнулась ко мне и обняла, пока я все еще сидела, а потом быстро поцеловала в щеку.

– Я не родня тебе, – сказала она, – поэтому не буду бросаться громкими словами о том, что любила тебя как родную дочь. На это я не имею права. – Она обхватила мое лицо ладонями. – Но знай, что в моей жизни не будет ни дня, когда я не думала бы о тебе и твоих сестрах.

Она ушла, и вокруг меня образовалась пустота. Ведь Доуви все видела. В ней хранилось знание о том, что случилось с сестрами Чэпел, все эти маленькие частички нас. Никто другой в эту историю не поверил бы, а теперь она увозила эту ценную информацию очень далеко, на другую сторону Атлантики.

Частички меня хранилась у моих сестер, и они были погребены вместе с ними. Я боялась, что с отъездом Доуви от меня вообще останутся лишь разрозненные кусочки.

Тогда я впервые отчетливо это осознала: Айрис Чэпел скоро перестанет существовать.

Оставался лишь один вопрос: как именно это случится?

7

Тем вечером я не стала читать письмо Белинды. Она там наверняка прощается