Наконец справа забелели знакомые мраморные ступени. Черт,почему он был таким недоверчивым дураком! Почему не схватил ее в охапку и неутащил отсюда, когда раскрылась вся лживость и двуличность Аретино! Pевностьослепила, да… не мог забыть, как самоотверженно она спасала того монаха,который из-за нее полез в петлю. Да, она спасала. А что сделал Григорий двагода тому назад, когда одна хорошая девка, красивая и ласковая, как ягодкамалинка, пришла к нему и сказала, мол, забрюхатела? Но на что ему сдалась этахолопка? Он бы не раз еще потискал ее где-нибудь на сеновале, но только небрюхатую, а порожнюю. Так и сказал, глядя в испуганные васильковые глаза. И чтоона сделала? Пошла к знахарке за спорыньей и столько той спорыньи выпила, чтоне только плод извела, но и сама умерла в мучениях. А Григорий? Он пытался снятьгрех с души и спасти бедняжку? Эва! Дядюшка-священник покликал его идти вместес ним вниз по Волге-реке, обращать нехристей-черемисов в православную святуюверу – он и ринулся душеньку да рученьку потешить. И бог его наказал: воротясь,узнал, что отец и брат сгинули где-то в Туретчине. Теперь вот батюшка погиб, авостроглазый мальчишка Прокопий превратился в хитрого, расчетливого старика иеще неведомо, станет ли прежним.

«Делай что хошь, господи! – Оставив весла, Григорий смольбой воздел глаза, пытаясь поймать усталые, сонные взоры звезд. – Со мной –что хошь! Но ее… голубку мою… не тронь, а?»

Если она еще жива!

Григорий едва сдержался, чтобы опрометью не ринуться во дворец,все сокрушая и ломая на своем пути: нет, заставил себя отвести лодчонку в тихуюзаводь и еще какое-то время глядел в окна дворца, примеряясь да высчитывая.

Точно. Здесь. Стало быть, и лодке здесь ждать.

Он подвел свое суденышко под самую стену, покрытую яройзеленью там, где ее многие десятилетия лизали неустанные волны, кое-какпривязал веревкою за каменный выступ.

– Тпру… стоять! – невольно буркнул Григорий, перебирась излодки на карниз, и сплюнул с досады. Ох, осточертела ему эта мокрая жизнь вотсыревшем городе! Что лодка? Щепье неразумное! Унесет ее волнами – и все,выбирайся отсюда как можешь. То ли дело верный друг конь… да где они, кони? АТроянда небось и забыла, что это такое – на тройке с ветерком. Ничего,вспомнит. С его помощью вспомнит Русь-матушку!

Григорий перебрался на карниз, а по нему крошечными шажками,влипая всем телом в стылый гранит, дошел до террасы. Стены были украшенылепными изображениями здешних древних божеств: он полез по коленям какого-тосердитого косматого мужика с трезубцем, потом оседлал круто изогнутый хвостТритона – похоже, веселому полурыбе-получеловеку это понравилось; потом онугодил в объятия грудастой каменной бабы и с превеликим трудом выпутался изкольца ее рук. И пышное тело ее было скользким: она так и норовила заставитьГригория поскользнуться и сжать ее бедра коленями. Бесстыжая оказалась – ну,вторая Джилья.

– Да пошла ты! – буркнул Григорий. – Не до тебя сейчас!

Мраморная бабенка послушалась и отцепила свои растопыренныепальцы от его рубахи. Григорий перевел дух, вспомнив, как точно так жепослушался его скелет, стоящий на палубе корабля с оборванными парусами,который преградил им путь при диком шторме, когда шли через Мессинский пролив.Григорий заподозрил каверзы пиратов, но англичанин, рулевой, рухнул где стоял,бормоча:

– «Летучий Голландец»! Корабль мертвецов!

И правда: по вантам скалились черепа, рулевое колесо вертелиобглоданные червями кости…

«Как станут брать нас на абордаж – таким и крючья непонадобятся!» – в смятении подумал Григорий и, цепляясь за руль, крикнул чтобыло сил:

– Эй, на «Голландце»! Дайте пройти! Нет у нас никакогогруза, идем отца моего из турецкой неволи выручать!

Испанец-капитан свалился с мостика и взвыл молитву, когдаГригорий повторил свою отчаянную просьбу еще на трех-четырех языках. Почудилосьему или и впрямь оскал черепа сделался еще шире, словно мертвые челюстираздвинулись в усмешке? Взметнулась костлявая кисть, помахала – и корабль,взлетев на гребне самой высокой волны, исчез, словно пенными брызгамирассыпался! С тех пор сварливый дон Педро перестал спорить с русским дерзецом,подрядившим его корабль. Не спорил и сегодня: только коротко кивнул, когдаГригорий велел ждать его до полудня на рейде Венеции, а ежели пробьют часы наTorre del Orologio, а Григорий не появится, то, не слушая возражений Прокопия,сниматься с якоря и уходить в Марсель согласно контракту.

Конечно, рассвет едва занялся и времени до полудня ещепредостаточно, а все же медлить не след.

Он перескочил на террасу и прокрался к двери. Оттудадоносился устрашающий храп, однако стражник и ухом не повел, когда Григорийосторожно переступил его широко раскинутые ноги: продолжал выводить свои носовыерулады. Незваный гость невольно усмехнулся, вспомнив, что вот так же охранникхрапел несколько часов назад, когда узник покинул дворец.

«Ну и горазд же ты спать! – мысленно усмехнулся Григорий. –Этак ведь можно проспать все царствие небесное. Впрочем, так тебе и надо!»

В точности, как и в прошлый раз, он не мог не позабавитьсябеспечностью Аретино. Этот пышный роскошный дворец с наступлением ночистановился доступен для всякого лихого человека, однако среди всех егобессчетных сокровищ Григорию нужно было лишь одно, бесценное, но не оцененное,и он рвался к нему неудержимо.