– А чего тут думать? – перебил Григорий. – И думать нечего.Я же тебе ясно сказал: шею, мол, сверну, если только еще раз полезешь ко мне сосвоими приставаниями.

– А что, она полезла-таки с приставаниями? – хихикнулаДжилья. – И за это ты ее – бац! – по затылку! Да… Не повезло бедняжке. Впрочем,она не посмеет сказать, будто я ее не предупреждала. Я так и говорила: мол, тыобрушишь на нее свою благодарность. Вижу, обрушил?

– Обрушил, – тяжело вздохнул Григорий, оглядывая кулак. – Ноничего, скоро очнется.

– Вот же незадача! – вздохнула в лад ему Джилья. – Право,как ни соберусь я вмешаться в дела Троянды, все неладно получается!

Если Прокопия при звуке этого имени словно приколотили кполу, то что же говорить о Григории? Содрогнувшись, словно через него прошламолния, он уставился на Джилью, пробормотав:

– Троянда? Так, значит, я Троянду?.. О господи… да ведь яубить ее мог!

– Как говорится, бьют, кого любят! Ну разумеется, в пылкоститвоих чувств ко мне она теперь убедилась, – не без яда произнесла Джилья. – Ах,бедняжка. Так рвалась тебя спасти – и вот награда!

– Ну, что сделано – то сделано, не воротишь! – зачастилПрокопий, которого не на шутку обеспокоили тучи, скопившиеся на челе брата. –Ты же не нарочно, Гриня, правда?

– Pазумеется, нечаянно! – ввернула зеленоглазая змея, ноПрокопий постарался не расслышать коварного намека.

– Tеперь уже не поправишь! – утешал он. – И что за беда: ну,полежит молодка без памяти, очухается, станет на помощь звать, все и уладится.А что побил – так ведь тело забывчиво, дело заплывчиво! Главное, что ты наволе. Скоро и ее освободят. Может, уже освободили даже.

Григорий угрюмо кивнул.

Прокопий только дух перевел: брат вроде бы началуспокаиваться, – как вдруг тот снова забился, словно в лихорадке:

– Да ведь сняли пост оттуда! Часовой стращал, мол, Аретиновелел оставить узника в одиночестве и не давать ни хлеба, ни воды! Ушел он,ушел из подземелья, и Троянда хоть искричится вся, никто ее не услышит! А вдругя ранил ее, болван безмозглый? Вдруг она истекает кровью?!

Он несколько раз стукнул кулаком по лбу, и Прокопий невольнозамер от изумления: звук был совершенно деревянный.

«Ишь ты! – чуть не вскрикнул Прокопий. – И впрямь: голова уГриньки – точь-в-точь пустой бочонок. А вот ежели, скажем, меня послушать… уменя-то голова, слава богу, не безмозглая… зазвенит или загудит?» Тут же онотвлекся от сторонних и совершенно не важных мыслей и вновь принялся утешатьбрата:

– Да ничего ей не сделается, Гриня! Подумаешь, покричит,поплачет часок-другой. Рано или поздно Аретино спохватится, куда она пропала,станет искать, расспрашивать всех подряд, дойдет черед до того часового, он всеобскажет – Аретино и скумекает, куда его любушка подевалася.

И все так ладно да складно выходило в его воображении, чтоПрокопий невольно улыбнулся собственному красноречию… Но разве Джилья не моглане помешать чужой радости?

– Любушка? – переспросила она, вскинув брови. – Да? Нухорошо, если вам хочется так думать… – Улыбка змеилась на ее тонких губах, ичудилось, Джилье до смерти хочется что-то сказать, но она с великим трудомудерживает себя. – Ну хорошо. Коли вам угодно – значит, любушка. Разумеется! Втаком случае мне тем более нечего здесь делать. Извольте отдать мои деньги, –она вытянула ладонь и жадно пошевелила пальчиками, – и я не стану долее васзадерживать. Каждому свое, как утверждали древние римляне. Мне – деньги исвобода, вам – счастливого пути в Россию, Аретино – вспомнить о своей любушке…– Она хихикнула, как бы подавившись этим словом, и тогда Григорий преградилпуть Прокопию, который уже ринулся было из каюты, чтобы принести наконец деньги– и покончить со всем, что мешало их возвращению домой.

– Погоди, – сказал брату Григорий. – И ты не спеши,красавица.

– Ты передумал? – всплеснула руками Джилья. – Ты решилпродолжить то, чем мы тут занимались? Но зачем нам тогда твой брат? Или тырешил показать ему, как это делают настоящие мужчины?..

Сейчас Григорию больше всего хотелось показать брату, какнастоящие мужчины стирают с лица земли подлых баб, но слишком многое он хотелузнать от Джильи, а поэтому убрал за спину так и чесавшиеся руки и сказал:

– Говори все, что знаешь о Троянде, или, клянусь богом, тыполучишь свой мешок денег… но он будет привязан к твоей тонкой шейке, которую ясверну своими руками!

Джилья метнула на него быстрый взгляд, и Григорию пришлосьневольно покачать головой. В ее глазах не было ни промелька страха: в нихгорело неприкрытое удовольствие. Да… это не просто распутная баба, которая навсе горазда. Больше всего счастлива Джилья, когда люди поступают так, как онахочет. Вот и сейчас: она сделала все, чтобы вынудить Григория задать этотвопрос. Почему? Да потому, что она еще не наигралась! Она еще не сплела всюсеть своих интриг, эта хорошенькая зеленоглазая паучиха! И ей так же хочетсявсе рассказать, как Григорию узнать.

Но, конечно, Джилья оставалась верна себе!

– Так это правда, что ты к ней неравнодушен? – спросила онас презрительной миною. – Вот уж хотелось бы мне понять, что ты в ней нашел!

Вместо ответа Григорий, силы которого уже были на исходе,подошел к сундуку и достал со дна его резной плоский ящичек. Открыл… светтускло блеснул на полированном дереве рукоятки, на серебристо-черном стволедорогого пистолета германской работы: оружия редкостного, поразительной силы!Григорий засыпал на полку порох, вставил заряд. Оставалось только поджечьфитиль и наставить оружие в лоб этой твари.

Джилья облизнула губы, и Григорий понял, что близостьопасности возбуждает ее так же, как близость мужчины.

– Успокойся, она тоже влюбилась в тебя! – сладострастнопотянувшись, промурлыкала она. – И я ее вполне понимаю, клянусь святоймадонной! Она ведь рисковала жизнью ради тебя. Если бы Аретино прознал, ктооткрыл его обман насчет Барбаруссы, Троянда не прожила бы и часу. Он невспомнил бы ни о том, что изнасиловал ее в монастыре, ни о ее любви ипреданности, ни об их ребенке, который, конечно, погиб именно по винеАретино!.. Да и в этом последнем своем провале Аретино сам виноват! Разве можнобыло связаться с этим недоумком Луиджи – и ожидать успеха?..

Она пожала плечами – и вдруг вскрикнула:

– Эй, русский! Синьор Грегорио! Что это с тобой?!

Григорий тяжело оперся о край сундука, потому что ноги егоне держали.