— Вот поэтому завтра Грим, ветер и наша магическая луна возьмут на себя как можно больше противников, а мы с тобой будем ждать. — Аурум поставил чайник и чашки на стол, и по столу же ладонью хлопнул: — И не лезть в заварушку, даже если покажется, что там дела плохи.

— Я пока никому никаких слов не давала. Что у вас за план, о чем договорились, пока я купалась?

— Нет пока плана, Тио. Есть только мое желание держать вас как можно дальше от опасности. Тебя и Аурума, уверен, не сломит влияние Тени или Дряни, лично ты сможешь перенести магический удар, как выяснилось по твоим следам на ногах, но в остальном вы оба уязвимы. Физически уязвимы.

Старик принес хлеба, меда, молока и сухофруктов, и сел на свое место, приготовясь слушать. Всему, что Грим рассказывал, он не удивлялся. Как будто не было ничего необычного в возрождении черного мага — каждый день с таким сталкивался и от других слышал, подумаешь… не удивился, когда узнал, что Безымянный в новой жизни получил способность, которую пожелал еще в прошлой: порабощать прикосновением. С одним только изъяном — в этом времени ему поддавались не все, а самые слабые и уязвимые. Чем меньше человек склонен бороться, тем быстрее чернота подчиняла себе мягкое сердце. И Слуги в этом такие же — Живодерка с псами, Дрянь, Тень, Изверг — обращали в служение и делали жертвами самых противоположных себе по сути людей и животных. Это и с начала прослеживалось, уже заметили. Но эти знания принесли мало пользы.

Я была нужна Безымянному. Откуда он узнал, что я белая магичка? Знал ли только это или в курсе о том, что конкретно я могу делать? Да, рушить все, что он натворил и освобождать пленников!

— Я и есть ваше оружие. Дайте мне на пару секунд в лапы каждого из Слуг и их хозяина, и я выжгу их. Ладно, последнего, может, и не выжгу, а исцелю.

— Ему не нужно исцеление, Тио. Его душа изначально черна и монолитна, и ей, как камню, невозможно нанести живых ран.

— Ну да, конечно — родился и сразу как давай всех ненавидеть. Что ты знал о его детстве?

— Он в три года выискивал и вешал котят, а в пять привязывал к столбу маленьких собак и забивал тех палками.

Я ела хлеб с медом и пила чай, и комок застрял в горле. Скажи Грим, что он людей начал убивать в семь лет, я бы и то не содрогнулась. Но беззащитные животные… Почему знание о четырех кровавых годах давней эпохи его власти не вызывали у меня отклика жалости к жертвам, а то, что услышала сейчас, — отозвалось сразу?

— Так мы… — я запила и протолкнула комок. Сказала нормально: — Мы сразу насмерть бьемся? Убивать его будем без вариантов?

— Да, Тио.

Я понимала мужчин. Грим способен лишить жизни человека, и тем более того, жестокость которого на своей шкуре познал. Видел преступления не только те, но уже и эти. Рука не дрогнет. Аурум — изначально рыцарь Святого ордена, воин света и добра — голову отрубит без сомнений. Святость, милосердие, — хорошо для хороших людей, а тут он скорее всего будет воспринимать смерть как казнь преступнику. Понятно.

А я? Развернется завтра наша стычка, где мне удобнее всего окажется полоснуть по горлу человека, которого я никогда в жизни не видела даже, — полосну? На одном убеждении, что он маньяк каких поискать и уже в крови умылся? Слуги — его, и жертвы Слуг — его жертвы. Не знаю…

Обезоружить его, сил лишить и в каземат на пожизненное. А Слуг — они же не люди, их бы, да, насовсем уничтожить. Я подумала так и трезво дала отчет — во мне говорит встроенная природой женская жалость. Какого ляда? Если бы я увидела, как Безымянный на женщину в Трущобном собак натравливает, колебалась бы? А Мари в бок ножом пыряет? А на Аурума, к примеру, завтра мечом замахнется? Убью! За всех близких и не близких, — убью!

— И как действовать будем?

— Он придет к знаку. Сюда. Он с помощью какого-то ритуала, артефакта, заклинания — не знаю точно, собирается слиться со Слугами, принять их обратно.

— Это сделает его еще сильнее?

— Не знаю.

— Какой из тебя Дух Жажды, если ты ничего не знаешь? Куда делся всевидящий и всеслышащий Патрик?

Грим не обиделся, наоборот, даже чуть мне улыбнулся.

Мы долго сидели в гостиной. Я больше в разговор не лезла, сразу согласившись, что приму план действий — что бы они ни решили. Все приму, кроме одного, — отсиживаться в убежище и не помогать им. Пусть Грим и Аурум ставят меня на пятый фланг, самый тыл, но в стороне не останусь!

И что меня успокаивало — так это уверенность. Прямо в воздухе витало чувство неизбежной победы, пропитывало все пространство этим, — не могло быть иначе! Нет! Грим иногда полыхал внутренним страхом за нашу жизнь, за возможные раны и неизбежную боль. Так это у нас у всех было, куда деваться? Без капли крови стычка вряд ли пройдет, и Слуги, и их хозяин не подойдут добровольно на заклание.

И еще… я догадалась, что там у них был за «мужской разговор», уловила между строк в дальнейшем обсуждении плана. Старик, героически собирался в крайнем случае брать всех на себя, даже ценой жизни ради победы. И слово Грима — обещание: воспринимать его на поле боя как воина. Судьба погибнуть — погибнет. Он свою жизнь прожил, и смерти не боится.

Проговорился, Аурум, и даже этого не заметил…

Когда время пришло к одиннадцати, все исчерпалось. Оба уже больше думали и молчали, а я сидела в кресле у камина и заканчивала заплетать волосы. Рыжун приходил и сидел на коленях, но после опять исчез, растворившись в полутемных коридорах дома.

— Пора дать отдохнуть голове. Сегодня лягу пораньше, завтра силы понадобятся.

Аурум ушел, и Грим поднялся из-за стола:

— Подожди меня в комнате, Тио. Не здесь.

— Ладно.

Оставалось последнее и главное — избавить его от душевной боли. Я помнила об этом, ждала, и после купален сразу пришла без перчаток. Больше я не собиралась их носить! Зимой на улице, как обычно, — да. Но здесь — ни минуты!

В комнате горели вечные лампадки, и обстановка опять, как и всегда по вечерам в палатах, погружалась в особую сказочность. Быстро я отвыкла от электрического яркого света квартиры, от конфорочной плиты и холодильника. Все здешнее вросло в мое ощущение настоящего дома так быстро, что ни в какую не верила — в этих стенах я прожила чуть больше недели, а если вычесть больницу, и того меньше. А в этой комнате я спала одну ночь, только…

Грим был моим всегда, всю мою жизнь. Я выбрала его с первого же взгляда, и на вопрос «кто ты?» заявила — «судьба твоя». А разве не так? Просто в тот момент этого нельзя было понять ясно, а спустя время — пожалуйста.

Я встала напротив рельефа и чуть развернула голову, придала рукам такое же положение. Почти отражение, если не считать шрамов — по логике они должны быть у моей копии на правой стороне.

— Сюда надо зеркало. Большое, в полный рост, а то я заставлю Грима им быть — буду раздеваться, крутиться, а он расскажет мне какая я красивая.