— Что помогает?

— Лунный свет. Удушье никогда не начинается в светлое время, только когда стемнеет. Если бы не случайность, то его не стало бы в первую ночь. Каза, за ним круглосуточно смотрят, по счастливой случайности упал у окна, врач был тут же, он успел сунуть ему дыхательную трубку в горло, но как быть с передавленными артериями. Есть кислород. Но нет кровотока… Помог лунный свет, упавший на несчастного, и ошейник, эта черная проволока, тут же отпустила. Не ушла насовсем, но отпустила.

Грим кивнул на дверь.

— Он там?

— Да. Раз вы спрашиваете о нем, значит, он вам нужен?

Шариз открыл и попросил кого-то внутри ненадолго выйти.

— Останься, Тио. Я хочу поговорить с ним один на один.

— О чем?

— О нашем хозяине. Старый раб и новый быстрее найдут понимание без лишних слушателей и свидетелей. — Едва тот, кто смотрел за Казом, вышел. Грим приказал: — Уйдите все.

И именно приказал. Жесткость тона по стенам прошлась со скрежетом, и потемнело. Его черная фигура как будто пространство заполнила, вытесняя собой ненужных, и мне показалось, что, если хоть кто застопорится с выполнением, будет уже не голос, а драконовский рокот.

Стартанула с места первая и почти бегом. Как-то вышло, что я планировала болтать о ботинках, а весь разговор повел Грим, и он лучше знал, что выяснять. Лестно думать о себе, как о талантливой сыщице, но прямо сейчас я охотно смирилась с ролью десятого плана. Масштаб не тот. В Гриме такие пласты прошлых жизней сдвинулись, так все близко подошло… неа, я бегом и в сторонку.

Слуга свернул, а мы с Шаризом оказались в маленьком кабинете. На господский он не тянул, и я подумала, что это рабочая комната как раз управляющего. Неплохо обставлена.

— Я раньше думала, что господа Золотого ко всем, кто ниже, относятся как к плебеям. А кто-то даже хуже, как к мусору. Считать слугу другом? Или вы так дорожите собственностью, а не человеком? Пойди найти потом нормального управляющего…

Шариз улыбнулся с явным упреком. Он странно на меня смотрел, прям разглядывал. Поражается, какая замызганная, или любуется?

— Как все-таки мало вы знаете о жизни, и как по-детски делите на плохих и хороших. Все богачи — нелюди? Все нищие — святые? Господа не знают любви и сострадания, а к их слугам не пристает гордыня и жестокость?

— Крайности вообще развращают, испорченных деньгами также много, как и испорченных нищетой.

— А это уже мудрее.

— А то!

Взяла со стола книгу, нарочно открыла ее вверх ногами и прочла:

— Образ светел. Абрис темен. Мир так мал и так огромен… ладно вам, господин Шариз, не злитесь. Вы мне и нравитесь, и не нравитесь одновременно, и я предвзята.

Не знала, о чем говорить. Вся наука о светских беседах, какую еще Жани прививала, тут не к месту, да и мысленно я была с Гримом.

— Вы хотите знать, что сейчас с вашими отцом и братом?

— Нет.

— А что стало с тигром?

— Ну… а что с ним могло стать? Мясо съели, а шкуру превратили в ковер или набили чучело — это все из экзотических вариантов.

Шариз засмеялся, но коротко:

— Почти. В тот же вечер нашлось много желающих заполучить труп — ради шкуры, конечно, а не ради мяса. Аукцион все же состоялся, и я, не выкупив вас, смог купить его. И похоронил тигра в лесу за заповедником Золотого. Вам приятно это слышать?

— Да. Я об этом не думала, но, если прикинуть сейчас, было бы жалко увидеть его в гостиной… в любом виде. Зверь мне такой подарок сделал.

— Тио… а вы понимаете, что сделали для него? Хищника поймали с воли, посадили в клетку, содержали в плохих условиях, возили из города в город. Морили голодом, чтобы он развлекал хозяина и гостей зрелищем. И его жестокая участь в том, что он — животное, а не человек, если ему тяжело в плену, он не может покончить жизнь самоубийством. Годы рабства, клетки, хлыста и голода. Вы думаете, что убили его? Вы — подарили ему свободу, как и он вам.

Я подумала и посмотрела на Шариза с особым вниманием:

— Вас до сих пор трогает эта история… У вас что-то болит? И я не про ногу.

Он молча высматривал меня, и даже создалось впечатление, что как будто перед ним стоял новый человек, а не я-привычная то ли Аничка, то ли Тио.

— Ваша судьба так необычна, но я и представить не мог, что вы причастны к… к той стороне жизни города, о которой мало кто знает. Ваш спутник — не просто соратник вам?

— Так болит или не болит?

— Знаете, почему меня называют хозяином города? Потому что это правда. Я распоряжаюсь всем, распределяю все, и слежу за главным: изоляцией. Приехать к нам — можно, уехать от нас — нельзя. Жители районов нарочно поставлены в такие условия, чтобы быть на грани выживания и не иметь возможности сняться с места. Слишком бедны. В Золотом районе все слишком богаты, и тоже не могут покинуть город поэтому — за его пределы нельзя унести и монетки. Но даже если кто-то рискнет сбежать буквально ни с чем, только бы подальше, его вернут. Догадываетесь почему?

Я проницательностью не хвасталась и молча выждала продолжения. Шариз кивнул:

— Наследие королей и Святого Ордена в нашем времени стало наследием правительства и Лиги. Знание о проклятом месте, о Духе Жажды… город снабжается всем необходимым, сюда завозят ресурсы — медикаменты, технику, сырье, готовые изделия и продукты питания, как подкормка животным в зоопарке. На свободу нельзя, стереть с лица земли нельзя, остается лишь обнести оградой и следить, — не приведи Небо, в наш век, в наш год проклятое чудовище вылезет наружу, проснувшись после стольких веков сна. И если вдруг оно проснется голодным, то пожрет лишь…

— Нас? Очень интересно. А как они, те сильные мира сего, что снаружи — удержат монстра здесь?

— Об этом лучше спросить у служителей храмов.

— Так вы поэтому так болезненно относитесь к клеткам? Хотите сбежать?

— Абсолютной свободы нет, мы все живем в каких-либо ограничениях. И нет, служба меня не тяготит, тем более, что лично мой вольер — самый золотой из всех.

Шариз заулыбался, но как-то грустно. Завел же разговор! Лучше бы о погоде болтали… Но, оказывается, он на этом не закончил:

— Через полгода я не смогу ходить, Тио. А еще через полгода не смогу даже сидеть в инвалидном кресле. Может, добьет и раньше… моя пытка не столько боль, сколько ограниченные возможности. Деньги не купят мне скачки верхом, здорового сна, любви жены, которой не нужны подарки, а нужен мужчина. Недуг — моя истинная клетка.

Он взялся за брючину и приподнял, зацепив ткань выше колена. Да… туфель держался на ступне, потому что на нее было надета куча носков, а так видно — щиколотка и часть голени, которые оголились для демонстрации, уже скелетная кость без мышц. Усохло похлеще, чем у давнего покойника в гробу. Как он сейчас еще ходил? В конечности нет жизни!