— Темно и не близко… там… ты, вроде как, и мужик в черном. Его не видел ни разу, а тебя по косам признал — ниже колена волосы. Он сначала обещал, что с тобой воссоединится — гладил. А потом придушил и башкой к земле, стал проклинать и говорить, что поработит и на коленях ползать заставит. Ведьму в рабыни хочет, так интереснее.

— Фу… парень, косы косами, но это под меня Слуга подделывается…

— Я бы не стал рассказывать, если бы тоже так не понял потом. Обувка другая. А я наши сапожки помню. И еще… ты… она — растеклась черным и в окно ливанула. В наше! Сюда! Я бежать хотел, помощь звать, позвонить откуда-нибудь в службу порядка и медичку вызвать, но понял — не успеет же никто. Дурак — взял и побежал сам спасать. Мужик уже исчез. Но ветер поднялся. До мастерской не добежал — ноги свернули не туда. С третьей попытки дошел — Арту здесь, на полу, в крови лежал. Руки кусками кожи пережаты и замотаны. А когда я выскочил и до подъезда рванул, я знаю, у кого там телефон в доме есть, то уже и тебя увидел…

Помощник посмотрел не на самого Грима, а на его обувь, даже пальцем ткнул:

— Похож на того, первого, тоже черный, тоже худой, но опять — ботинки другие. Я эти помню. В сентябре старик приходил в странном наряде, купил не по своему размеру. Я каждую пару знаю, уверен, хоть чем поклянусь. У первого — не наши. А у тебя — эти. Кто-то прямо как вы в городе есть, только темные.

— Как тебя зовут?

— Ромм.

— Я видел тебя, Ромм, потому и оставил сапожника, зная, что помощь близко и он не умрет. Ты храбрый человек. И сейчас ты помог не только нам, но и всему городу, больше, чем сам можешь понять.

Грим посмотрел на меня:

— Я знаю, кто Безымянный… жаждать воссоединения со Слугами может только их Хозяин, человек, который их изначально породил, взрастил и дал окрепнуть. И о тебе он узнал главное.

— Что я ведьма?.. Грим, а в каком смысле — хозяин? Прям тот самый, который твой?

Он в задумчивости кивнул. Медленно, но не сомневаясь в своей догадке:

— Я не знаю, что было после того, как меня сожгли. Та, что это сделала, вряд ли отдала себя магу, как обещала. Судьба хитра и может обманывать ради своих целей. Если хозяин умер, то умер не до конца из-за Слуг, они — часть его. Освободились из руин они двадцать лет назад, переродился и он в этот день в этом времени… Он был слаб и мал, и Слуги также. Все теперь объяснимо.

— Рехнуться же можно… Ромм, подбери челюсть, заверни уши и никому не рассказывай о том, что сейчас слышал. Сам понимаешь, война, дотерпи, пока победу одержим, а потом будешь хвастаться, что помог. Слушай… Обувь у Безымянного не ваша… а чья, можешь сказать? Вдруг, не ты один так хорошо покупателей запоминаешь и в других лавках его тоже…

— Нет. Совсем-совсем не наша, столичные ботинки, из дорогих. Такие только в Золотом районе купить можно.

— Ага! А вот и ниточка к господину Шаризу, есть повод к нему зайти! Спасибо, друг. Арту привет и пусть поправляется.

От Грима веяло злобой. Сумеречный и Золотой рядом, мы шли до ворот пешком, и я все больше и больше чувствовала нагнетание ненависти. Даже на лицо Грим изменился, и все его легкие эмоции ушли на задний план. Казалось, что он сдерживается, чтобы идти и не рычать — ноздри подрагивали, верхняя губа, глаза сузились и на них снова залегла тень. Не болезненная — грозовая.

Я тоже избавилась от своих романтических и счастливых вспышек. Прыгать козой уже не хотелось, донимать Грима болтовней тоже. Я шла и думала — а ведь все к лучшему! Наш враг не просто случайный злодей, моральный уродец и преступник, зародившийся в проклятом городе, а тот самый он. Исконный виновник страшной эпохи прошлого, монстр, и покарать его… лучшее лекарство для Грима! Я залечу ему душу, но само возмездие и возможность свободно, без оков рабства, хорошенько набить ему морду — не радость ли? Дух Жажды теперь — не десятилетний мальчик, прослуживший ему четыре кровавых года, а взрослый мужчина. И он жаждет мести!

Через ворота, конечно, нас не пустили. Но я знала, что нужно сказать:

— Позвоните господину Шаризу, скажите, что здесь жемчужинка, которая хочет его видеть, и пропуск приедет сам.

Приехал кортеж.

Мне понравилось, что Грим, окунувшись в мир города, терпеливо и достойно сносил все прелести простых смертных. С тех пор, как Вера украла монетку, он ходил пешком по улицам, ездил в трамвае, пережил отголоски отчуждения от людей и их же принятие, теперь вот — сел в машину и поехал туда, куда я считала нужным. Вчерашний почти отшельник с головой забрался в человеческий улей и не жаловался, что без защитного поля ему плохо. Да и плохо ли? Ему это испытание — мелочь. Есть цель, есть враг, есть ограниченное время. И есть я рядом. Это ли не важнее всего внешнего?

— Вот это да…

Ветер на втором этаже, где Шариз угощал меня ужином, снес практически все окна. Его ураган выбил не только нужные, но и соседние, других комнат — бедное правое крыло прекрасного дома! Часть поправили, я увидела рабочих и свежие рамы. А часть пока так и сияли дырами, завешанные полотнами пластика для сохранения тепла.

— Вы за моим раскаянием, госпожа Тио?

Шариз встретил у входа, кивнул в знак приветствия, и немного удивленно посмотрел на Грима рядом со мной. Тот как считал вопрос:

— Сегодня вам легче будет выносить мое присутствие. Должен сказать, что до вас никто не выдерживал давление магии, силы духа не хватало ни у кого. Больше испытаний не будет.

Слепой бы не увидел, как Шариза расперло от гордости. Он на своей больной ноге вдруг стал стоять по-царски горделиво и величественно. Умаслил Грим — нарочно или нет, но расположил прямо за пару слов.

— Я к вашим услугам, господин Безымянный.

— Это кличка другого. Мое имя — Грим. И да, вы правы, есть кое-что, в чем вы можете нам помочь.

— Слушаю.

— Что стало с тем, кто отравил Тио? Где он?

— Я не отправил его в каземат, и не заключил в камеру местной тюрьмы. Может быть это не слишком законно, но… я укрываю этого человека. Каз совершил преступление, это правда. Но я слишком давно знаю своего управляющего, слишком ценю его службу и преданность, и пытаюсь сохранить ему жизнь. Он пленник. Но не мой, а черной силы… вас не удивляет то, что я говорю?

— Продолжайте.

Шариз чуть оглядел холл, сделал приглашающий жест в сторону одной из дверей, и мы прошли вглубь дома.

— Я не боюсь чужих ушей, со мной остались только самые надежные слуги. Но не хочу говорить на пороге.

Мы ушли к комнатам слуг, а не на господскую территорию. И не куда-то, где можно сесть и попить чай за разговором, а в узкий коридор с одной дальней дверью.

— Я знаю, что люди, совершавшие преступления в городе и арестованные после службой порядка, не жили долго — их находили удушенными в камерах, и всему виной был ошейник на горле. Не настоящий, а подкожный. Его принимали за татуировку. Я не хотел такой участи Казу… поймите, он хоть и служит мне, но… я могу назвать его своим другом.