то здесь следует различать правительственный курс в отношении, с одной стороны, бурят и якутов и, с другой стороны, более малочисленных этнических групп, таких как чукчи, коряки, ительмены, алеуты, жители Курильских островов и острова Кадьяка[1197]. После жестокого военного покорения в XVII веке первые смогли, с одной стороны, частично приспособиться к российским требованиям в течение XVIII века, а с другой — сохранить некоторую свободу в решении своих внутренних дел и укрепиться экономически[1198]. Главы кланов и у бурят, и у якутов обеспечивали сбор ясака, требуемого центральной властью, и это помогло им повысить свой статус и войти в привилегированную группу посредников (княжцы) между коренным населением и московскими сборщиками налогов. Им даже были переданы функции местной полиции и судебные полномочия[1199]. Таким образом, прежняя система самоуправления этих этнических групп коренным образом изменилась[1200]. Якутская элита уже в конце XVIII века добилась со стороны правительства признания в качестве полномочных представителей своей этнической группы. Так было заложено политическое основание для учреждения якутской Степной думы, которая была образована в 1827 году[1201]. В культурном плане якутской элите также удалось добиться такого доминирования, что многие местные русские ассимилировались с якутами в языковом отношении[1202]. Поэтому политику российской державы в XVIII веке как в случае с якутами, так и в случае с бурятами можно оценивать как имперскую и лишь с натяжкой как колониальную[1203].

Иная ситуация сложилась у живущих на Крайнем Севере, а также в Тихоокеанском регионе этнических групп чукчей, коряков, юкагиров, ительменов, алеутов и народа Кадьяка, а также у части местного населения Русской Аляски. Конечно, и в проводимой по отношению к ним политике существовали различия в зависимости от географического положения, российских интересов и интенсивности восстаний[1204]. Но и здесь цари, начиная с Петра I в XVIII веке, продолжили применение методов завоевания XVII века, сражаясь с непокорными — с российской точки зрения (то есть не желавшими платить дань) — местными жителями с помощью пушек, насильного взятия детей в заложники и принуждения мужчин к труду. Вследствие перечисленных факторов и распространения болезней численность племен резко сократилась[1205]. Кроме того, именно ительмены, алеуты и народ Кадьяка подвергались такой экономической эксплуатации и их экономика была настолько ориентирована на российские интересы в сфере охоты на моржей и каланов, что они больше не могли выживать в своих традиционных структурах, а оказывались во все большей зависимости от российской помощи[1206]. В случае с этими малочисленными этническими группами со слабо дифференцированной социальной и управленческой структурой представители российской власти не прилагали иных усилий кроме захвата заложников и культуры даров для лоялизации коренных элит и потепенной трансформации властных структур. Административное участие коренных элит главным образом обеспечивало организацию отлова животных (в прибрежной зоне преимущественно морских выдр и моржей) и организацию транспорта[1207].

По отношению к социально высокодифференцированным этническим группам, таким как кабардинцы на Северном Кавказе, на административно-политическом уровне применялись стратегии, крайне схожие с теми, которые использовались в отношении групп, получивших политическую автономию, например калмыков и казахов. Однако на Северном Кавказе военное продвижение Российской империи началось гораздо позже, только со строительством первых крепостей: Кизляр был основан в 1735 году, Моздок — в 1763-м; первая Азово-Моздокская укрепленная линия строилась в 1772–1782 годах, то есть спустя примерно сорок лет после Закамской линии. Таким образом, скрытое политико-административное вмешательство также произошло в более поздний период, чем в случае с южными степными народами[1208]. Кроме того, в связи с русско-персидской и русско-турецкой войнами с 1804 по 1813 и с 1804 по 1812 год соответственно возникла сложная ситуация, не сравнимая с той, что была в южных степях. Межимперская конкуренция устанавливала гораздо более жесткие рамки для действий российской державы на Северном Кавказе.

Тем не менее в отношении южных степей и Северного Кавказа особенно справедливо указать на то, что концепты и практики передавались от одной периферии к другой. В источниках методы взаимодействия с калмыками неоднократно приводятся как образец для обращения с казахами, в то время как учреждения, введенные у казахов, послужили примером для вовлечения кабардинцев в российскую администрацию[1209].

Кроме того, важную роль при обращении с калмыками и казахами сыграл опыт взаимодействия с еще одной имперской периферией: произошедшая в 1654 году инкорпорация гетманской Украины стала не только моделью, но и истоком формирования российской системы региональной автономии. Впервые именно здесь в XVII веке произошла передача властных полномочий «царской милостью» представителю нерусского этноса. И впервые в державе была введена процедура инвеституры, символика которой затем служила для лоялизации калмыков и казахов: после принесения российскому царю присяги на верность российский протокол 1654 года предусматривал проведение торжественной церемонии, во время которой Василий Бутурлин, будучи российском посланником, вручил казацкому гетману Богдану Хмельницкому знаки делегирования власти, получившие характерное название «знаки милости»[1210].

К символическим регалиям гетманской власти, избранным российскими дипломатами, относились, во-первых, покрывающая все тело ферезея (длинное платье с длинными рукавами, без воротника и перехвата, которое носили в том числе и мужчины), во-вторых, головной убор в виде меховой шапки, в-третьих, гетманский жезл (булава) как символическое выражение передачи власти[1211], и, в-четвертых, знамя (предположительно, флаг с двуглавым орлом как символом царского суверенитета)[1212].

Три из вышеупомянутых знаков отличия после некоторых первоначальных колебаний также были выбраны российским центром, чтобы передавать высокопоставленным лицам из нерусских этнических групп властные полномочия, исходящие от царя: закрывающая все тело одежда (впоследствии всегда шуба), меховая шапка и знамя. Только булава в XVIII веке была заменена саблей. В будущем эти регалии должны были использоваться всякий раз, когда российские переговорщики стремились подчеркнуть, с одной стороны, низший статус верноподданных нерусских вождей по сравнению с русским царем, а с другой стороны, почетность этого статуса для носителя властных полномочий, исходящих от царя.

Помимо вручения регалий, царское правительство своим тактическим подходом к Гетманщине также создало модель, которую применяло и в дальнейшем. Впервые правительство продемонстрировало, как оно за несколько десятилетий шаг за шагом смогло размыть региональную автономию, предоставленную Гетманщине по соглашению от 1654 года, и превратить ее в правление, все больше контролируемое российским центром[1213]. Если в случае с Гетманщиной Петру I уже через несколько лет после начала усиления вмешательства, которое следует связывать с началом Северной войны, представилась возможность наказать измену гетмана Ивана Мазепы, перешедшего на сторону шведского короля Карла XII, прекращением автономии, в случае со степными народами преемницы Петра использовали момент смерти лидера для