В качестве временной кульминации в усилиях по вмешательству во внутрикалмыцкие дела должна была послужить первая церемония назначения нового хана царской милостью. Уже те издержки, на которые российская сторона пошла для согласования деталей церемонии, показывают, какую символическую силу ей придавали. Это был лишь второй случай в истории державы — спустя три четверти века после назначения казацкого гетмана Богдана Хмельницкого в 1654 году, — когда власть царя передавалась автохтонному учреждению подвластной нерусской этнической группы на имперской периферии[1231]. Поэтому протокол этой процедуры был еще недостаточно проработан и какие в ней должны были использоваться символы, было неясно.

Рис. 28. Калмыцкая пара. Хромолитография. Середина XIX века. Художник неизвестен. Впервые опубликована Густавом-Теодором Паули в: Народы России. Санкт-Петербург, 1862

Регалии в виде шубы, меховой шапки и знамени, врученные в 1654 году российским послом украинскому гетману, вначале еще казались неподходящими, поскольку их уже вручали предшественникам на посту калмыцкого вождя (тайши) Дайчину и Пунчуку в виде подарков после принесения присяги на верность. На сей же раз должно было быть заметно существенное отличие, которое заключалось в том, что помимо необходимости принести присягу на верность царю, именно российская сторона выбрала калмыцкого хана и намеревалась назначить его по милости царя.

Астраханский губернатор Волынский предложил Коллегии иностранных дел вручить хану саблю, панцирь с наручами и прочим убором и щит с гербом. Эти регалии, по мнению Волынского, калмыки отныне должны будут «почитать во знак ханства, и, может быть, у них в обычай сие со временем войдет, что кому того не будет дано, тот за прямого хана не приметен»[1232]. Царь одобрил инициативу по символическому наполнению церемонии новыми предметами и добавил только, что, наряду с саблей и панцирем, следовало вручать еще ерихонку, или из лучших — мисюрку, по старой русской традиции из Оружейной палаты, «дабы сие калмыки во знак к нему е. и. в-ства [Его Императорского Величества] милости почитали, и впредь бы то им в обычай со временем прийтить могло»[1233]. Очевидным было желание закрепить в калмыцкой элите сформировавшуюся под русским влиянием новую политическую культуру, опираясь на собственные традиции.

Фактически не было реализовано ни первое, ни второе предложение. Предусмотренный протокол был полностью сорван, поскольку выбранный российской стороной кандидат с учетом своей низкой позиции у власти посчитал свое назначение нереальным и отказался. Настроение среди сыновей и внуков Аюки, которые почувствовали себя обделенными, было взрывоопасным, возникла угроза массового бегства, а также союзов с крымскими татарами, а губернатор Волынский, от которого ожидали быстрых решений, находился под сильным давлением. После нескольких недель переговоров он добился в 1724 году прорыва: все важные тайши и 70 зайсангов согласились с тем, что новым кандидатом станет сын Аюки Черен-Дондук[1234]. Однако из‐за вынужденной спешки Черен-Дондук сначала был приведен к присяге не в качестве хана, а — и это было новшеством, изобретенным российской элитой в имперском контексте, — в качестве наместника.

«Наместниками» со времен царя Ивана IV назывались высокопоставленные государственные служащие, которые выступали в качестве представителей правителя в городах и областях, находились под непосредственным надзором царя, получали государственное жалованье и платили налоги[1235]. Благодаря временному отказу от традиционного титула хана и, таким образом, установлению номинального равенства с государственными служащими губернатор Волынский добился более полного подчинения калмыков, чем российской стороне изначально казалось возможным. От вручения предметов, знаков милости, в которых должен был проявиться перенос власти, пока отказались, поскольку ввиду беспорядочной ситуации и после отказа других кандидатов они находились на обратном пути в Москву[1236]. Однако Волынский использовал годами старательно подпитываемые внутрикалмыцкие междоусобицы для нового прорыва: наряду с приведением к присяге наместника Черен-Дондука ему впервые удалось склонить других калмыцких тайши и зайсангов принести и подписать присягу на верность, имевшую столь важное значение для российской стороны[1237].

Таким образом, Волынскому удалось на более широкой основе интегрировать калмыков в российское подданство. Даже если присягающие имели принципиально иное представление о подписываемом документе и по-прежнему считали, что речь идет скорее о временном союзе, чем о «вечном подданстве», сами потомки калмыков в 1724 году признали эту присягу действительной, в отличие от присяг таких лидеров, как Дайчин, Пунчук и Аюка, принесенных в XVII веке[1238].

Протокол церемонии, на которой Черен-Дондук в присутствии 70 зайсангов и до 2000 простых калмыков был назначен наместником, в силу обстоятельств оказался недоработанным. Правда, Черен-Дондука по прибытии ожидали две роты драгун с ружьями, взятыми «на караул», и барабанами, бившими марш; губернатор Артемий Волынский выступил с речью о том, почему правительство объявило Черен-Дондука наместником; последовали поздравления и объятия, а затем богатое застолье, во время которого простым калмыкам подавали жареное бычье мясо, баранину с вином и медом в бадьях. Однако в описании, которое известный историк Николай Николаевич Пальмов составил на основе дневника Волынского в 1920‐х годах, отчетливо видно, что празднования 1724 года носили преимущественно импровизированный характер[1239]. Подобно тому как для царской аудиенции в столице более детальная церемониальная практика оформлялась лишь постепенно, в том, что касалось центральных событий на имперской периферии, властям тоже понадобилось несколько десятилетий, чтобы осознать ценность отточенных церемоний, которые можно было использовать для завоевания лояльности лидеров этнических групп и для демонстрации власти.

Тем не менее у губернатора Волынского был особый козырь в рукаве. Уже в своей речи по случаю назначения калмыцкого наместника он указал на то, что тот останется на своем посту «впредь до указу е. и. в-ства [Его Императорского Величества]», которым будет назначен новый хан[1240]. Даже если разногласия между калмыцкими влиятельными лицами и нехватка времени могли стать основной причиной того, что вместо хана был назначен наместник, этими словами Волынский сразу после назначения нового калмыцкого лидера низвел его до положения просящего подданного, ожидающего своего назначения. Волынский даже не прояснил, были ли у Черен-Дондука вообще перспективы получить титул хана. Таким образом, российской стороне удалось изменить политические структуры калмыков так, чтобы получить доступ к их внутренним делам. Однако российское правительство не вполне самостоятельно определило момент, когда Черен-Дондук фактически был объявлен ханом. Скорее в условиях конкуренции с Китайской империей в 1731 году стало очевидно, что этот шаг необходимо сделать, чтобы не рисковать потерей калмыков в пользу соперника на юго-востоке[1241].

Перипетии российской борьбы за ханскую инвеституру у калмыков

Новые хаотичные обстоятельства, при которых Черен-Дондук был провозглашен ханом, в этот раз также не позволили осуществить более продуманный протокол назначения. Но в этот раз Черен-Дондуку