От шихада он ждал не такого. Они шли маршем уже третью неделю. Изнуряемые сухой зимней жарой, последние четыре дня они двигались на север, прося еды и ночлега в попадавшихся по дороге деревнях. Поначалу люди были щедрыми – в Северном Лакхе преобладала амтехская вера. С ними охотно делились «благословениями Ахма» – сухарями, далом в мисках из листьев шореи и пресной водой из колодцев. А здесь все припасы хранились на повозках, охраняемых солдатами. Худощавый мужчина, который пробыл в этом месте уже неделю, посоветовал Казиму не приближаться к ним.

– Им плевать, что мы можем умереть с голоду, – прорычал он.

– Но это же шихад! – воскликнул Казим.

– Скажи это солдатам и увидишь, чем все закончится, – мрачно рассмеялся другой мужчина. – Все, чего я хочу, – это убивать рондийцев. Но судя по всему, дело идет к тому, что мы просто умрем по дороге.

Казим все равно пошел поговорить с солдатами. На них на всех были кольчуги и шишаки, а на поясе у солдат висели кривые мечи. Они заплетали бороды в косы, а их глаза напоминали угольки. Солдаты были кешийскими наемниками на службе у могола. Они жарили на кострах цыплят и распивали фенни[14].

Увидев Казима, навстречу ему зашагал капитан. На его лице виднелся шрам, и он производил впечатление человека, уставшего от жизни.

– Вали отсюда, мелкий говнюк! – рявкнул он под дружный смех солдат.

– Но нам нечего есть! – запротестовал Казим. – А у вас полно еды.

Вояка откусил от куриной ножки.

– Да, полно, – согласился он, прожевав. – А у вас – нет. Исчезни, мата-чод.

Казим не двинулся с места. Он был с капитаном одного роста и более крепкого телосложения. Правда, у того был меч. Юноша взглянул на его людей. Все они тоже были вооружены и готовы прийти на помощь командиру в любой момент. Плохая идея. Немного отступив назад, Казим решил попытаться в последний раз.

– Прошу, господин, цыпленка. У меня есть рупалы.

Капитан фыркнул.

– У меня есть рупалы, – передразнил он юношу. – Одного цыпленка? Ладно. Допустим, он обойдется тебе в сотню рупалов.

– Сотня рупалов! Дома за такую цену я мог бы купить десяток цыплят!

– Тогда возвращайся домой!

Военный развернулся, чтобы уйти.

– Ладно, сотня рупалов.

Капитан гадко улыбнулся:

– Цена возросла. Теперь цыпленок стоит две сотни.

Казим сердито сверкнул на него глазами, однако его желудок урчал от запаха жареной птицы.

– Ладно. Две сотни.

Капитан снял с огня цыпленка на вертеле и показал его юноше.

– Деньги вперед, – сказал он, дразня Казима цыпленком, как собаку.

Казим с трудом сдержался. Он протянул капитану деньги – все, что у него было. Тот выхватил их и бросил цыпленка в грязь. Инстинктивно попытавшись схватить его, юноша услышал крик Джая:

– Каз…

Сапог капитана врезался Казиму в челюсть. Вспышка – и юноша почувствовал, что кубарем летит в пустоту.

Когда Казим пришел в себя, его челюсть пульсировала от боли, однако, похоже, не была сломана. Открыв рот, юноша беспомощно огляделся. Над ним склонился Джай. Должно быть, прошло всего несколько секунд, поскольку капитан все еще стоял над ним, хохоча. Казим оглянулся на него, запоминая его лицо.

– Пойдем, – прошипел Джай.

Он держал грязного цыпленка. Потасовка привлекла зевак, оборванных людей, которые таращились на жареную птицу.

Заметив торчавшую из костра сломанную палку, Казим выхватил ее оттуда и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Оставайся за мной, – шепнул он Джаю и решительно зашагал вперед.

Первый человек, который полезет ко мне, получит этой палкой в лицо. Впрочем, лезть к нему не рискнул никто; люди расступились и пропустили их, глядя голодными глазами им вслед. Они разделили цыпленка с Гаруном, хотя Казим взял себе самый большой кусок. «Воин здесь я, – сказал он себе. – Я должен оставаться сильным».

В последующие шесть дней они ели только хлеб, который им удалось выпросить на окрестных фермах. Солдаты при их приближении вытаскивали мечи. Кто-то сложил из старых кирпичей Дом-аль’Ахм высотой до пояса с котелками вместо куполов. Гарун и остальные богословы проводили там молитвы. Они молились о победе над неверными, но с каждым разом все громче звучали молитвы о еде.

Затем начали прибывать повозки. Вначале они приезжали всего по три в день, хотя провизия требовалась на восемь тысяч человек, так что в первые сутки восемь из десяти обитателей их лагеря остались без еды. Но постепенно припасов стало больше, и люди наконец перестали чувствовать, что слабеют с каждым днем. Стояла ужасная зимняя жара, и отчасти поэтому дезертирство угрожало стать повальным. Начались безумные разговоры о штурме солдатских лагерей, хотя многие понимали, что это – самоубийство. Оставалось либо молиться и стараться выжить, либо вернуться домой.

По прошествии еще одной недели отчаянной борьбы за еду пнувший Казима капитан въехал в их лагерь на коне. Выгребных ям у них не было, а воды едва хватало для питья, так что помыться никто из них не мог. Многие заболели. В воздухе воняло мочой и фекалиями. Сморщив нос, капитан объявил, что они отправляются на север.

– Вас ждет слава! – воскликнул он, с насмешливым выражением лица оглядев потрепанных рекрутов.

Шатаясь, те встали на ноги.

– Эти испытания были ниспосланы нам, чтобы проверить нас, – произнес Гарун. – Не пройдя через страдания, в Рай не попасть.

Последние три дня большую часть времени он чувствовал себя плохо. Глаза богослова пожелтели.

Идти было лучше, чем сидеть на месте. Солдаты грабили встречавшиеся им на пути фермы, заставляя их владельцев готовить еду. Женщин помладше похищали и насиловали. Тех мужчин, которые сопротивлялись, насаживали на копья, воткнутые в землю у дороги. С каждым шагом ярость, которую испытывали Казим, Джай и Гарун, возрастала. «Это же шихад!» – хотелось кричать им, однако языки у молодых людей отнимались всякий раз, когда солдаты с холодными глазами проходили мимо них, ища развлечений. Тысячу раз Казим думал о том, чтобы повернуть назад. Но где-то впереди его ждала Рамита, которую он не мог бросить.

Юноша решил сделать объектом своей ненависти солдат, в особенности – Джамиля, того, кто пнул его и продолжал унижать. Каждый раз, завидев Казима, капитан ухмылялся и изображал, что ест куриную ножку. Солдаты его роты боготворили своего командира, но для Казима он был Шайтаном во плоти.

Казим едва замечал те мили дороги и песка, которые они преодолевали. Марш казался бесконечным. Их терзала диарея. Садясь рядами у обочины, они испражнялись жидкостью. Троих друзей поддерживало лишь мрачное чувство юмора других рекрутов, шутивших о сбитых в кровь ногах, слабых кишечниках и вонючей воде. Однако они никогда не принимали участия в изнасилованиях. «Мы – не животные, – говорил Гарун. – Другие могли забыть, кто мы и зачем мы здесь, однако с нами такого не случится».