Я сразу обомлел. Я понятия не имел, кто он такой, но узнал его. Однажды, около месяца назад, я видел этого симпатичного мужчину в окне гостиной Макса. Он страстно обнимался с Вельдой, привлекательной женой моего друга, и целовал ее лицо. Мы с Максом приехали к нему домой после долгой вечерней смены. Я взглянул в окно, пока Макс запирал машину. Когда мы вошли, незнакомца внутри не оказалось. Макс с привычной нежностью поприветствовал жену. Этот случай меня смутил, но поделать я ничего не мог.

Желая скрыть удивление, я отвернулся от стола. Макс сел и принялся постукивать по столу карандашом – должно быть, волновался.

– Взгляни на этого человека, – обратился ко мне Макс, – и скажи, чем он болен.

– Но я же не врач, – заметил я.

– Знаю. Но есть симптомы, очевидные даже неспециалисту.

– На первый взгляд он кажется мне здоровым, – сказал я.

Макс удивленно посмотрел на меня:

– Шутишь?

Пожимая плечами, я повернулся к пациенту. Как я мог не заметить?! Наверное, я слишком удивился, узнав его, и видел образ из памяти, а не реального человека. Макс был прав. Диагноз этому мужчине мог поставить кто угодно. Бледность, красные пятна на лице, худые запястья, выступающие ребра, впадины вокруг ключиц, а главное – постоянный сильный кашель, во время которого мужчина отхаркивал комочки кровавой слизи. Все это указывало на запущенный туберкулез. Так я и сказал Максу.

Макс задумчиво посмотрел на меня, не переставая стучать карандашом. Неужели понял, что я от него что-то скрываю? Мне стало не по себе. Присутствие в кабинете предполагаемого любовника Вельды, смертельно больного, без сознания, вкупе с саркастичным настроением и плохо скрытым возбуждением Макса заставляло меня строить малоприятные догадки. Еще и этот вопрос о смерти…

Последовал вопрос, который совсем не успокоил меня:

– Уверен, что это туберкулез?

– Безусловно, я могу ошибаться, – неловко признался я. – Это может быть другая болезнь со схожими симптомами, или… – Я едва не сказал «последствия отравления», но сдержался. – Симптомы туберкулеза налицо, – закончил я.

– Уверен? – Казалось, ему нравится меня допрашивать.

– Абсолютно!

Он улыбнулся:

– Взгляни еще раз.

– Зачем?

Впервые за годы нашего знакомства в Максе проглянуло что-то очень неприятное.

– Ну взгляни!

Я повернулся, без особого желания, и на несколько секунд был повергнут в шок.

– Что за фокусы? – спросил я наконец дрожащим голосом.

Человек на столе изменился. Это был все тот же мужчина, но на мгновение я усомнился в этом, ведь на смену мертвенной туберкулезной бледности пришла совершенно иная картина. Запястье, минуту назад бывшее тонким, теперь распухло. Грудь нездорово раздулась, ребра и ключицы скрылись глубоко под плотью. Кожа приобрела синюшный оттенок, а с обвисших губ срывалось тяжелое, с присвистом, дыхание.

Мой ужас уступил место еще более сильному чувству, способному заслонить собой любые моральные устои и убеждения: возбуждению, вызванному научным открытием. Кем бы ни был этот мужчина, какими бы ни были мотивы Макса, какое бы зло ни таилось в его характере, он открыл нечто доселе невиданное. Я пока не понимал, что именно, однако мое сердце забилось сильнее, а по коже забегали мурашки.

Макс не стал отвечать ни на один вопрос – лишь улыбался, откинувшись в кресле, и повторял:

– Ну и что с ним не так?

Наконец я поддался:

– Очевидно, тут какой-то подвох. Но раз ты настаиваешь, я предположу: заболевание сердца, возможно вызванное почечной недостаточностью. Короче говоря, мотор барахлит.

Ироничная ухмылка Макса взбесила меня. Он снова застучал карандашом, как надменный учитель.

– Уверен? – не унимался он.

– Ровно настолько, насколько был уверен в первый раз, когда предположил туберкулез.

– Тогда взгляни снова… и познакомься с Джоном Фирингом.

Я обернулся. Не успел я и глазом моргнуть, как мою руку схватил и крепко пожал один из самых выдающихся атлетов, которых я видел в своей жизни. Я отрешенно задумался: «Да, он и вправду невероятно красив и прекрасно сложен, как показалось мне в тот день, когда он целовал Вельду. При этом удивительно лощеный вид, как у Рудольфа Валентино. Ни одна женщина не устоит».

– Я давно хотел познакомить тебя с Джоном, – сказал Макс. – Они с матерью живут совсем неподалеку. Джон частенько заходит в гости. Но, – Макс усмехнулся, – я немного ревную и поэтому не представлял его никому, мало-мальски связанному с медициной. Не хотел делиться, пока не продвинусь дальше в своих экспериментах.

После этого он обратился к мужчине:

– Джон, это Фред Александер, журналист. Истинный популяризатор науки, не гоняющийся за дешевыми сенсациями и прикладывающий неимоверные усилия, чтобы его статьи были достоверными. Будь уверен, он не проболтается о наших опытах, пока я не разрешу. Я уже некоторое время думаю о том, чтобы посвятить в наши эксперименты кого-то еще, но не хочу, чтобы это был другой врач или неспециалист. Фред – человек, обладающий достаточными познаниями и дружественно настроенный ко мне. Поэтому я остановил выбор на нем – и, кажется, нам удалось немало его удивить.

– Это точно, – подтвердил я.

Джон Фиринг отпустил мою руку и отошел. Я все еще глазел на его идеальное, атлетичное тело, но не замечал ни малейших признаков двух ужасных болезней, терзавших его, казалось, считаные минуты назад. Он выглядел абсолютно здоровым. Расслабленная поза, простыня, обернутая вокруг талии и ниспадавшая волнами, придавали ему облик античной греческой статуи. Взгляд был умиротворенным, как у запряженного в телегу вола.

Когда я повернулся к Максу, меня ожидало очередное потрясение. Он никогда не казался мне некрасивым. Если бы мне пришлось охарактеризовать его внешность, я бы назвал его моложавым для своих лет и весьма приятным на вид, несмотря на морщины.

Теперь же, в сравнении с Фирингом, Макс выглядел смурным горбатым карликом.

Однако это чувство тут же растворилось в любопытстве.

Фиринг взглянул на Макса.

– Какие болезни я изображал в этот раз? – спросил он как ни в чем не бывало.

– Туберкулез и нефрит, – ответил Макс.

Оба, казалось, были удовлетворены. Взаимное доверие и симпатия между ними были видны невооруженным глазом, и я отмел любые подозрения насчет скрытой вражды.

В конце концов, объятия, свидетелем которых я стал, могли быть всего лишь мимолетным порывом двух молодых, красивых людей. А внезапное исчезновение Фиринга тем вечером могло объясняться нежеланием Макса знакомить его с друзьями и коллегами. В то же время, если протеже Макса и его красавица-жена и питали друг к другу более глубокие чувства, Макс мог знать о них и закрывать на них глаза. Я знал его достаточно хорошо; в некоторых отношениях он был удивительно терпим. В любом случае я, вероятно, преувеличил серьезность ситуации.