– Что вы, что вы, – затараторила Марина. – Я живо…

Не прошло и четверти часа, вернулась с деньгами.

Когда все было улажено и мы остались вдвоем, Марина принялась выговаривать:

– Можешь сохранить «Колибри» для нетленок, а на этой зарабатывай на жизнь. Мужчина должен зарабатывать на жизнь, – и добавила: – Учти, долгов уйма…

На этом я проснулся.

* * *

Сон Серафима Подколокольникова запал мне крепко. Я находился под впечатлением рассказанного остаток дня. Не выходил он из головы и потом. Пусть это только сон, но сон занятный, в нем много вещего, над чем невольно тянет размышлять. И, как справедливо утверждал Подколокольников, – не сон, а готовая повесть. Не удержался, позвонил Серафиму:

– Твой сон – повесть. Остается сесть и записать.

– Сядь и запиши, – услышал я в ответ.

– Но это же принадлежит тебе.

– Понимаешь, гоню роман о перестройке. Жмут в журнале и в издательстве. Сам знаешь, за двумя зайцами…

– Не дури, закончишь роман, вернешься к счастливо подвернувшемуся сюжету.

– Не вернусь, – стоял на своем Подколокольников. – Пойми, не с руки. Так что дарю за ненадобностью. И от всей души.

Сколько я ни уговаривал, ничего не вышло – Серафим односложно твердил:

– Нет, нет и нет.

Прошло два месяца. За это время несколько раз пробовал уговорить Подколокольникова не бросать сложившуюся вещь. Он еще сильнее упорствовал:

– Пойми, – втолковывал Серафим, – с трудом отделался от дьявольского наваждения тем, что рассказал все от начала до конца. Больше не вернусь. Ни за что. Если хочешь, пиши. Я же сказал: дарю за ненадобностью.

Время шло, рассказанный Подколокольниковым сон начинал забываться. И чтобы совсем не стерся в памяти, не выветрился окончательно, я сел и записал в том виде, в каком теперь предлагаю читателю.