пистолет. Он подстрелил свою мать.

— Сэл подстрелил Лорну?

Марин с трудом верилось в такой кошмар. Лорна ведь и мухи не могла бы обидеть, к тому же она обожала своего сына. Кроме того, судя по словам самого Сэла, она едва держалась на ногах. С чего бы ему вздумалось причинять вред своей матери?

— Это невозможно.

— Он прострелил ей руку, но она сказала полиции, что это произошло случайно, — объяснила Кастро. — Он искал пистолет своего отца, а когда увидел, что тот у нее, то попытался отобрать. Они боролись за пистолет, и тот случайно выстрелил.

Марин глянула на Дерека. По его отстраненному виду было непонятно, слышал ли он хоть что-то. Стоял неподвижно, казалось, совсем растерявшись в царившей вокруг суматохе. В полном оцепенении. Марин не винила его. Она тоже оцепенеет, когда все это закончится. Просто это будет немного позже.

— И где же они сейчас? — спросила она Кастро.

— Лорна в больнице. Они пытались выяснить, известно ли ей что-нибудь о Себастиане, но та ничего не смогла сказать им. Во время борьбы с Сэлом она ударилась головой, усугубив свою предыдущую травму. Она в тяжелом состоянии. Практически в бреду.

— Если Лорна в больнице, то где Сэл?

— Все еще в доме. Он позволил парамедикам забрать его мать, но сам отказывается выходить. Марин… — Кастро нерешительно помолчала. — Сэл заявил, что будет говорить только с вами.

— Ни за что, — встрепенувшись, сказал Дерек, впервые за последний час открыв рот, — ни в коем случае.

— Я хочу поговорить с ним, — возразила Марин. — Мне необходимо узнать, где Себастиан, и только он здесь может знать это.

— Марин, нет. Он же опасен, — не веря своим ушам, Дерек схватил ее за руку. — Тебе нельзя идти туда…

— Ей незачем никуда идти, — Кастро повернулась к одному из агентов ФБР и призывно махнула ему рукой. — Вы можете воспользоваться телефоном.

* * *

Ее разместили так, чтобы она могла видеть Сэла. Он стоял наверху, в своей старой спальне, глядя в окно. Марин сидела на пассажирском сиденье полицейской машины, метрах в пятнадцати от дерева с качелями. Она захотела поговорить с ним без свидетелей, и ей позволили остаться одной в машине, хотя два офицера стояли поблизости. Правда, ей не разрешили пользоваться собственным телефоном, потому что им хотелось записать разговор, поэтому пришлось разговаривать по телефону, выданному фэбээровцем.

Марин видела, как Сэл расхаживает за окном, прижав дуло пистолета к своему виску. Держа телефон другой рукой, он ответил после первого же гудка.

— Ты жив? — спросила она.

Остановившись, Сэл выглянул в окно и заметил ее. Марин плохо видела его лицо. Освещение спальни было тусклым. Но она четко разглядела его фигуру и помахала ему рукой из машины. Он махнул ей в ответ и с мрачным смешком ответил:

— Пока еще.

— Почему, Сэл? — тихо спросила она.

— Мар, клянусь, все пошло совершенно не так, — голос Сэла дрожал. — Да, мне нужны были деньги. По плану, Себастиан должен был отсутствовать всего день-другой, пока Дерек не заплатит выкуп, но копы и фэбээровцы совали свои гребаные носы во все дырки, и у меня не осталось никакого выбора, кроме как залечь на дно. Я привез его сюда, чтобы мама могла о нем позаботиться. Сказал, что Дерек жестоко с ним обращался, как мой папа, и что мы должны спасти Себастиана. Она поверила мне. Мы решили…

— Мы? Ты и Джулиан?

— Да. Мы решили подождать, пока все не утихнет. Что и произошло через месяц. Тогда мы отправили Дереку требование выкупа — ты как раз выписалась из больницы. Но мы не успели вовремя приехать на место. И когда Джулиан говорил с Дереком, я услышал, как он кричит. Еще и Себастиан заплакал. А я тогда просто… обезумел от ярости. Твой муж всегда был таким самовлюбленным мудаком, что, наверное, мне захотелось заставить его пострадать. Мы повесили трубку, и через несколько минут я сообщил Дереку, что его сын умер.

Марин не могла вымолвить ни слова. По ее лицу безудержно текли слезы. Сэл снова рассмеялся, но Марин еще не приходилось слышать такой горький смех.

— Безумие в том, что он ничего не сказал тебе. Я никогда не думал, что он не скажет тебе, что будет держать все в секрете. Он ни слова не сказал. Ни тебе, ни кому-либо еще.

— Он боялся, что я снова попытаюсь покончить с собой… — Марин помолчала, собираясь с духом, чтобы задать следующий вопрос. Самый главный для нее вопрос. — Сэл, где мой сын?

— Мне нужно, чтобы ты знала… я люблю тебя, — срывающимся голосом произнес он. — Я полюбил тебя с первого взгляда…

— Сэл, прошу. Где мой сын?

— В винном погребе.

— Он жив или мертв?

Пауза. Пять секунд или десять секунд, она не знала, но молчание показалось ей вечностью. И, наконец — два слова, такие тихие, что она едва разобрала их:

— Жив, здоров.

— Винный погреб! — Открыв дверцу полицейской машины, как можно громче крикнула Марин, но, прослушивая их разговор, агенты уже все узнали и мгновенно начали действовать.

— Я дала бы тебе денег, — сказала она в трубку, — когда у тебя возникли сложности, я помогла бы тебе. Не раздумывая ни минуты. Ты же мой лучший друг. Тебе достаточно было лишь попросить…

Марин подняла глаза к окну, увидела, как Сэл вновь поднял руку, и у нее вдруг мелькнула мысль, что жесты прощания ничем не отличаются от жестов приветствия.

— Я люблю тебя, Марин, — сказал он и оборвал связь.

Она услышала выстрел и увидела вспышку — но не то, как Сэл падает на пол.

* * *

Им не позволили спуститься в винный погреб или даже войти в дегустационный зал. Марин и Дерек ждали снаружи около входа. Мгновения тянулись, как минуты. Минуты казались часами.

Наконец двойные двери распахнулись, и сначала полицейский вывел Маккензи. Без наручников. При виде Дерека лицо ее оживилось — правда, всего на мгновение: видимо, она сразу вспомнила, что их близость закончилась, а на самом деле никакой реальной близости не было и быть не могло. На Марин она взглянуть не посмела. И прошла мимо них, не произнеся ни слова.

Через мгновение двери снова открылись. И вот, держа за руку одного из фэбээровцев, появился ее сын.

Они помедлили на пороге. Мальчик испугался всей этой огненной суматохи. Другой рукой он прижимал к себе гигантского плюшевого медведя. Испуганный взгляд его больших глаз пробежал по собравшимся вокруг людям, замерев только один раз — на лице Марин. Она робко подняла руку, боясь еще больше напугать его —