от боли. Я продолжаю движение одной рукой к ее груди, а другой скольжу между ее скользкими складками, потирая ее клитор медленными, твердыми кругами, пока ее крики не превращаются в тихие стоны.

— Посмотри на нас, — повторяю я, покусывая ее между лопаток.

Наконец, она открывает свои опьяненные оргазмом глаза и встречается с моим отражением в зеркале. Мое тело поглощает ее меньшую часть, мои руки обхватывают ее, из-за чего трудно сказать, где она заканчивается, и я начинаю.

— Хорошая девочка. Теперь я буду трахать тебя, пока ты не забудешь свое имя и не сможешь только кричать мое.

— О, черт. Да, пожалуйста, — стонет она, когда я прижимаю ее к стойке.

Что-то терзает меня в глубине сознания, как будто я забываю важную деталь, но я потерян. Я закончил думать. Я хочу только чувствовать сейчас.

Сжимая основание своего члена, я медленно вхожу, дюйм за дюймом. Я смотрю вниз и с гортанным стоном наблюдаю, как ее киска принимает мой член, словно он был создан для неё. Она невероятно узкая, и то, как она сжимается вокруг меня, заставляет пот выступать на моем лбу. — Ты такая узкая. И такая идеальная. Ты принимаешь мой член, как хорошая трахающаяся девочка.

— Святой… — стонет она, прежде чем вздрогнуть, когда я скольжу по этому месту, которое на мгновение крадет ее слова. — Трахни — трахни меня, Майкл.

Наклонившись, я покусываю ее мочку уха, наслаждаясь тихим вскриком, вырывающимся из ее горла. — Держись за стойку, ангел.

Это единственное предупреждение, которое она получает, прежде чем я вытаскиваю и толкаю обратно так глубоко и так быстро, что даже я вижу звезды. Положив одну руку ей на затылок, я прижимаю ее к стойке, а другой шлепаю по заднице. Столешница заглушает ее крики, но этот звук только подпитывает меня. Я делаю это снова и снова, пока не пойму, что она будет чувствовать это каждый раз, когда будет сидеть в течение следующей недели.

Я вбиваюсь в нее, сильнее и быстрее, чем раньше, преследуя свое освобождение, но не раньше, чем она дает мне еще один оргазм. Собрав ее волосы в руку, я использую их, чтобы притянуть ее вертикально к своей груди. Изменения угла достаточно, чтобы вывести ее оргазм на поверхность. Ее стенки спазмируются и сжимаются вокруг моего члена, и я знаю, что она близко.

— Кричи мое имя, — приказываю я.

Одного щелчка моего большого пальца по ее сверхчувствительному клитору достаточно, чтобы она изверглась вокруг меня, выкрикивая мое имя, когда она развязывается. Не в силах больше держаться, я изливаюсь в нее. Ее стенки выдаивают каждую каплю из моего члена.

Я кладу голову на изгиб ее шеи, мое сердце колотится, мое дыхание выходит быстрыми порывами воздуха. В редком проявлении привязанности я поворачиваю голову и целую ее мокрую от пота шею, прежде чем выйти с неё.

Я надеваю трусы, прежде чем поднять ее платье и отдать ей. Она задирает его, когда внезапно замирает, и я встречаюсь с ее испуганным лицом.

— О Боже. Мы не использовали презерватив, и я… я не принимаю противозачаточные. О чем мы думали? Мне нужно будет принять таблетку на следующее утро, а как насчет болезней? Я знаю, что я чиста, но я не…

— Успокойся.

— Не говори мне успокоиться. Это серьезно, Майкл.

Ее дерзкий рот как героин для моих демонов, и маленькие засранцы оживляются; их интерес официально снова возбужден. — Я знаю, но тебе не нужно ни о чем беспокоиться.

Она потирает руки, словно пытается снять часть стресса, который явно ее беспокоил. — Что это значит?

И я так хорошо проводил время. Я бы лучше воткнул нож себе в живот, чем разговаривал с ней сейчас. Но лучше убрать это с дороги, потому что она паникует. Она смотрит на меня стеклянными глазами, и меня переполняет непреодолимая потребность утешить ее. Я никогда раньше не заботился о женщине так, как эта, но что-то в этой рыжеволосой лисице-ангеле заставляет меня испытывать эмоции, которые я очень хорошо игнорировал всю свою жизнь.

Вздохнув, я сокращаю расстояние между нами, протягивая руку, чтобы провести по ее лицу. — Во-первых, я чист. Я ни с кем не был с тех пор, как меня последний раз проверяли, что было несколько месяцев назад. Тогда же мне сказали…

Громкий стук в дверь наполняет комнату, заставляя ее отпрыгнуть от моего прикосновения, но я знаю, кто это, только по ритму стуков.

— Эй, ты закончил там? Ты нам нужен, — кричит Рафаэль.

— Одну минуточку, — кричу я через плечо.

— Твой друг?

Мои губы дергаются. — Можно и так сказать.

Стук в дверь возобновляется, снова прерывая меня. — Пошли, Майкл! У нас не так много времени. Энцо ждет.

Бросив быстрый взгляд через плечо, я резко говорю: — Я сейчас буду! — я хмурюсь, когда смотрю на нее. — У меня есть небольшое дело, но ты останешься?

— Я не останусь в уборной, — шутит она.

Я ухмыляюсь ее поддразнивающему тону, радуясь, что напряжение спадает с ее плеч. — Конечно, нет. Иди к моему столику, и я встречу тебя там.

— А как насчет группы, с которой ты был? Та девушка?

— Ты имеешь в виду девушку, которую я сбросил с колен, как только увидел тебя? — я протягиваю руку и игриво касаюсь кончика ее носа. — Ревность выглядит на тебе мило.

— Ну? — она поднимает одну бровь, игнорируя мой комментарий и юмор.

— Нет. Ее там не будет. Кабинка будет пуста.

— Хорошо, но не заставляй меня долго ждать.

Я уже на полпути к двери, когда она окликает меня сзади: — О, и Майкл? — я оглядываюсь через плечо. На ее губах играет застенчивая улыбка, и мне хочется сказать Рафаэлю, чтобы он отвалил и продолжал поклоняться ногам этого грешного ангела. — Меня зовут Роуз, а не Лора. Я солгала.

Я пересекаю комнату, довольный тем, что она не съеживается при моем приближении, и счастливый, что наконец-то узнал её настоящее имя. Роуз. Оно ей подходит. Мои губы опускаются на ее губы и захватывают ее рот в поцелуе, который обещает еще больше страсти, потому что, как я уже сказал, я еще не закончил с ней.

Я покусываю ее нижнюю губу, мой язык выскальзывает, чтобы слизнуть боль, прежде чем потребовать войти. Она открывается для меня, и я, не теряя времени, ныряю, чтобы исследовать каждый дюйм, который могу. Углубляя поцелуй, я полностью контролирую ситуацию и рычу, когда она добровольно сдается. Когда я наконец отстраняюсь, я прижимаюсь лбом к ее лбу, наши груди в отчаянном унисон вздымаются, ища воздуха.