на колени и сломить его силу воли. Но раскроют ли они нужную вам информацию, прежде чем вы поддадитесь Жнецу, полностью зависит от используемой физической техники пыток.

Я беру ножи и паяльную лампу и возвращаюсь к нашему гостю. — Полагаю, ты слышал о термине «смерть от тысячи порезов»?

Мужчина неохотно кивает, глядя на то, что я держу, с растущим ужасом.

— Проблема этой техники всегда заключалась в том, что смерть наступала слишком быстро, — я включаю горелку. Огонь вспыхивает мгновенно, когда ревущий звук наполняет тихий воздух. Я смотрю в самое сердце пламени и наблюдаю, как мои демоны танцуют с предвкушением в отражающемся свете. — Жертвы истекают кровью, прежде чем сказать что-либо ценное, — я провожу лезвием через огонь, пока сталь не загорается ярко-красным. — Я узнал, что если использовать горячий нож, когда делаешь порезы, рана почти сразу же прижигается. Все это очень…

Мужчина кричит сквозь кляп, прерывая меня, и я тут же вонзаю раскаленный нож ему в бедро. Лезвие скользит по его коже и мышцам, как мягкое масло, и вызывающий рвоту запах горелой плоти наполняет воздух. Наш гость кричит в агонии, запрокидывая голову и биясь в своих оковах, изо всех сил пытаясь вырваться.

— Невежливо прерывать кого-то, когда он говорит. Разве твоя мать не учила тебя хорошим манерам? — говорю я ему. — Теперь слушай внимательно, потому что эта часть важна. Если я поверну этот нож, он перережет твою бедренную артерию, и ты истечешь кровью и умрешь в течение тридцати секунд.

Дыхание мужчины становится отчаянным, когда он пытается сосредоточиться на мне.

— Итак, вот как пройдет сегодняшний вечер, — я тянусь за новым лезвием и крещу его в огне. — Я задаю тебе вопрос. Ты отвечаешь на этот вопрос честно, без порезов. Ты не отвечаешь на этот вопрос и, ну… — я кручу горячий нож в воздухе. — Ты понял, я уверен.

Я делаю жест рукой. Энцо появляется мгновение спустя и вытаскивает кляп изо рта нашего друга. — Начнем с простого. Как тебя зовут?

— Почему бы тебе не спросить свою мать? — насмехается азиат с кровавой улыбкой. — Она кричала это всю ночь.

— А я думал, мы поняли.

Я даю ему мгновение, чтобы осознать свою ошибку, прежде чем провожу раскаленным лезвием по его голой, бледной груди, делая глубокий и длинный порез. Кровь хлещет из раны, а кожа пузырится и покрывается волдырями от жара.

— Иди к черту, ублюдок! — рявкает он, боль и гнев подпитывают слова, которые он мне выплевывает. — Ты кусок дерьма, придурок!

Я изображаю обиду, прижимая руку к сердцу. — Язык. Пожалуйста.

Мужчина снова дергает свои путы. — Я убью тебя и каждого тупого итальянского ублюдка в этой комнате.

— Мило, — я усмехаюсь. — Твое имя?

Когда он молчит, я снова наношу ему удар в грудь.

— Чанг! Меня зовут Чанг.

Наконец-то. Теперь мы куда-то движемся. Первую стену всегда сложнее всего сломать.

— Что ты делал на башне моей семьи, Чанг? — спрашиваю я.

— Ничего.

— Неправильный ответ, — еще один удар, на этот раз прямо по животу. — Попробуй еще раз.

Чанг стонет от жгучей боли, вызванной моими порезами. — Я ничего не делал, мужик. Я гулял, черт возьми, и занимался своими делами, когда твои люди похитили меня без причины.

Я хмурюсь, прищуриваясь. — Ты называешь моих людей лжецами?

— Иди на хуй, мужик!

Еще один удар.

— Извини. Ты не в моем вкусе. Давай попробуем другой вопрос. Что делали Триады на наших складах и в доках?

— Я не скажу ни единого слова.

— Ты не очень хорошо слушал правила, Чанг. Я задаю тебе вопрос, ты отвечаешь. Не отвечаешь — тебя режут. Это достаточно простая концепция, которую даже твой мозг размером с горошину должен быть в состоянии понять.

Чанг шипит в меня серией ругательств на китайском языке, а затем плюет мне в лицо. Энцо тут же бьет кулаком в челюсть Чанга, откидывая его голову в сторону.

Позади меня Доминик бормочет: — Не стоило этого делать.

Я вытираю лицо курткой. Мои демоны бьются от явного неуважения, но я заставляю их гнев сдаться. Если я этого не сделаю, я, скорее всего, убью этого ублюдка, а он первый член Триады, которого мы поймали живым. Я включаю горелку и снова нагреваю нож.

— Держи его голову, — приказываю я своему другу.

Чанг пытается избежать рук Энцо, но его попытка бесполезна. Он хватает голову Чанга прямо, не давая ему сдвинуться даже на дюйм. Что хорошо, потому что если он не будет неподвижен, то, скорее всего, потеряет глаз. Я медленно провожу горячим ножом по его лбу, вниз по виску и по щеке, останавливаясь только тогда, когда достигаю подбородка. Так близко, вонь обугленной плоти тошнотворна, но я преодолеваю это чувство.

Я смакую его крики и перефразирую свой вопрос. — Чего ищут Триады?

— Отвали, — шипит Чанг.

Еще один порез, на этот раз по шее. — Ты хочешь умереть, Чан?

— Лучше от своих чертовых рук, чем от Сяо.

Я делаю паузу. Сяо? Что ж, это новая информация. — Кто такой Сяо?

Выражение лица Чана наполняется стыдом. Он, вероятно, не должен был этого говорить.

Слишком поздно.

— Чего хочет этот Сяо? Денег? Оружия? Наркотики? — о Триадах так мало известно. Их организация неорганизованна и хаотична. Я предполагаю, что есть лидер, он должен быть, но без свидетелей для допроса этот человек — гребаный призрак. — Отвечай мне, Чан.

— Я труп, если так сделаю, — фыркает Чан, кровь пузырится в уголках его рта. — Как и ты.

— Я не люблю угрозы.

— Бугимен идет за тобой» ю.

Голос Чанга слабеет, слова невнятные, влажные. Как будто он тонет. Один из моих порезов, должно быть, задел его легкие. — Идет… за… всеми.

Больше мы ничего из него не вытащим. У него остались секунды.

— Передай привет дьяволу от меня, — я хватаю нож, торчащий из его бедра, и поворачиваю его, мгновенно разрезая бедренную артерию.

Оставшийся свет в глазах Чанга меркнет, и через два удара сердца он исчезает.

— Блядь, пустая трата времени, — рычит Энцо, нанося быстрый удар ногой по ноге мертвеца.

Я так не думаю. Я повторяю его слова, пока иду к столу. Энцо собирает использованные лезвия и горелку, пока Доминик звонит бригаде уборщиков. Заметив немного крови, я снимаю куртку и рубашку и передаю их Энцо, чтобы он добавил их в сумку. Он протягивает мне чистую черную рубашку, прежде чем завязать пластиковый пакет с уликами.

— Чертова крыса ни черта не знала, — жалуется Энцо.

— Неправда, — говорит Доминик. — Теперь мы знаем имя лидера.

— Сяо? — Энцо фыркает. — Никогда о нем не слышал. Ты не