любил терять контроль, а как контролировать — просто не знал. Но возникла идея, с чего бы он мог начать. Алекс открыл заметки на телефоне и стал набрасывать план сюжета — он должен контролировать хоть что-то.

Часть 9. Время

Он слышал за спиной тяжелое дыхание — зверь был близко. Алекс пытался ускориться, но тщетно: ноги ватные, переставляются будто в замедленной съемке. Зверь все ближе. Горячее дыхание коснулось затылка, пахнуло гнилью. Алекс обернулся, встретившись взглядом с пронзительно-смотрящими глазами доктора Агатова.

Он широко улыбнулся-оскалился, а после — кожа его щек лопнула, делая оскал шире, правильное лицо обрело черты волчьей морды. Алекс пытался закричать, но из горла вырвался лишь жалобный хрип. Агатов сомкнул челюсти на его шее, и Алекс проснулся, тяжело дыша.

— Алания, дорогая, езжайте, — в темноте слышно голос Агатова и тихие всхлипы, — я прослежу. Возьмите несколько выходных, я заполню все протоколы, вы изучите, как вернетесь.

— Не нужно, — голос как шелест, — это ведь мое исследование.

По приезду в лабораторию Алекс хотел извиниться перед Аланией за все, что наговорил за завтраком, но рядом все время кто-то был. Кажется, у лаборантки сегодня вообще день не задался, и Алекс чувствовал себя виноватым, что из-за него — с самого утра.

— Как ваш руководитель настаиваю, — тишина. — Ладно, мы можем сказать испытуемым, что прервем исследование, возобновим, как все наладится.

Только не это. Не будет исследования — не будет и продолжения его истории. Он снова станет никем.

— Не наладится, — она едва сдерживалась, чтобы не заплакать навзрыд, — он умирает, я не успела! Ничего не успела сделать!

Алекс нахмурился. Алания продолжала кричать на Агатова шепотом (да, она могла орать шепотом). Дверь отворилась, и они вышли — видимо, продолжали разговор в коридоре, боясь его разбудить. Алекс лежал, пытался уснуть, но сон упрямился приходить.

Спустя долгие минуты борьбы с собственным организмом, Алекс сдался и просто смотрел в потолок, ожидая, когда кто-то вернется. Дверь отворилась, в его сторону кто-то тихо прошел. Никакого удушливо-парфюмерного запаха — это была Алания. Он тихо прокашлялся, давая понять, что не спит. Сел на край кровати.

— Алания, с вами все хорошо?

В темноте он заметил, как девушка спешно вытирала щеки рукавом халата. Она шмыгнула и тихо сказала, что все в порядке. Села на стул рядом с его кроватью.

— Вам стоит спать, — привычно твердо-сухо сказала она.

— Не могу. Кошмар приснился, теперь сна ни в одном глазу.

— Могу дать снотворного, если желаете, — она поднялась, но Алекс остановил ее, мягко взяв за руку, холодную и дрожащую. Алания села обратно, забрав ладонь из его рук.

— Поделитесь, станет легче.

— Знаете, зачем я вообще решилась на исследование? — Она рвано выдохнула. — Вообще-то, это было моей идеей, но организовать исследование такого масштаба без степени и на должности лаборанта почти невозможно. И, собственно, в перспективе я написала бы по ней работу… но не это суть. Я думаю, что если человечество получит доступ к ноосфере, оно получит и доступ ко всем знаниям мира, которые существуют и будут существовать.

— Доктор Агатов про это рассказывал, — кивнул Алекс.

— Там должны быть и знания, которые помогут излечить болезни, которые сейчас трудно поддаются лечению или не поддаются вовсе. Нужно только открыть доступ тем людям, которые смогут эти знания добыть и изложить здесь.

— У вас кто-то болен?

— Отец, — кивнула Алания, — я думала, у меня будет больше времени. Намного больше, — снова послышались всхлипы.

— Я уверен, у вас все получится, — Алекс не знал, что делать. Никогда не знал: как остановить женские слезы все еще было самым тайным из всех знаний. Но то, что плакала привычно безразличная и неэмоциональная Алания, еще сильнее усложняло ситуацию.

— Да к чему это все? — Алания снова перешла на шепот-крик, — он умрет, а исследование так и не сдвинется с мертвой точки! Думаете, вы первая группа? Отнюдь. До вас были и другие, все они уходили, потому что не хотели тратить время на бесполезные эксперименты, которые не приносят результата, зато приносят побочки. Агатов настоял на увеличении размера вознаграждения для следующих групп, но даже это не помогло. Мы начинали эксперимент на докторах, чтобы не терять время, — она встала, нависнув над ним гарпией, — потом были научные деятели, но и на них — никакого результата. Мы даже проводили исследование на сотрудниках. И знаете что? Ничего!

«А мне Агатов сказал, что мы первопроходцы» — Алекс сжал челюсти.

— Но на мне же вышло… — неловко буркнул он.

— Вышло, — Алания рассмеялась, — это либо случайность, либо злая насмешка мироздания. Не получилось открыть доступ к сфере разума для тех, кто им обладает, зато вышло — бездарному писаке. Может, так оно работает? Доступ к разуму — тем, у кого его нет? Большее, что вы можете дать науке, Алекс, — это свое тело после смерти, — она тяжело дышала, продолжая шептать-орать на него, давилась слезами, — весь этот эксперимент не имеет смысла. Вся моя жизнь — не имеет смысла, потому что была положена на него. И вы…

Он сделал единственное, что пришло ему в голову, чтобы прервать ее тираду — поднялся и обнял ее, прижав к себе.

— … не имеете смысла! — она заплакала навзрыд, уткнувшись в плечо Алекса, и обхватила руками сзади, сжимая ткань его футболки. Она рыдала-стонала — как раненый зверь.

Алекс не знал, сколько они так простояли. Он неловко гладил ее по спине, пока безудержные рыдания не перешли в тихие всхлипы. Алания отпрянула, вытерла лицо рукавами халата.

— Извините за это, — буркнула она, — и спасибо, — слабо улыбнулась, подняв на него заплаканные глаза, и, будто опомнившись, качнула головой и прошла к столу.

Алания села за компьютер, просматривая фиксируемые показатели. В свете монитора можно было хорошо разглядеть ее лицо — лишившееся теперь своей бесцветности. На смену болезненной белизне кожи пришел розовый, а губы припухли, став больше и ярче. Алекс подавил смешок: как можно выглядеть лучше после бесконтрольных рыданий? Не женщина, а противоречие.

Алекс подумал о том, что это могло быть стать чертой для какого-нибудь персонажа. Может, даже для самой Селении? Показательно-холодная при общении, раскрывающая истинную эмоциональность только наедине, надломленная болезнью матери, но идущая к глобальной цели — изменить мир. Вероятно, даже смерть родного человека не смогла бы ее остановить. Сломила бы, да, но Селения определенно продолжила бы борьбу за свою идею. В его голове она становилась личностью, и Алекс наконец начал понимать, что должно быть в книге: сюжет будто транслировался в его голову.

— Вас клонит в сон? — Алания